Патрик сияет, рукопожатие у него крепкое, а пальцы очень холодные.
— Да, да. Мисс Робертс. Конечно, — говорит он, переводя дыхание. И жестом указывает назад, на здание тюрьмы.
— Я что-то забыла? — спрашиваю я.
— Простите… да. Я лишь хотел узнать, что именно вы сегодня тут делаете, мисс Робертс. Я видел ваше имя в журнале, но, думаю, произошла некоторая путаница в администрации, и меня отчего-то не поставили в известность. — Выглядит он смущенным.
— О боже, простите. Да, у меня была встреча с начальницей тюрьмы, Элисон Батлер, по поводу завтрашнего интервью с Эдди Бишопом.
В его глазах вспыхивает понимание.
— Да, ну конечно! Интервью. А вы, я так понимаю, репортер? — Теперь он смотрит на меня с подозрением.
Отлично. Меньше всего на свете мне сейчас нужно, чтобы отозвали разрешение на съемку. Люди предупреждали меня, что Пентонвилль окажется занозой в заднице. Но до этого момента все шло удивительно гладко.
— Нет, нет. Это для документального фильма. Документалистика о заключенных. Нам выдали разрешения в конце прошлого года. Мне отправить их и вам, Патрик? У Элисон они уже есть.
По своему голосу я слышу, что мне сложно поверить в ситуацию. То есть я не хочу его злить, но здешнее начальство ведь в курсе происходящего. Это же тюрьма, бога ради, тут должны чертовски хорошо знать, кто к ним входит и выходит. Серьезно. Думаю, Холли, неожиданно нарушившая правила освобождения, вовсе не единственная.
Он замечает мой тон, но не обижается. Скорее, ему хочется извиниться.
— Ах, понятно. Да, конечно, тогда нет вопросов. В моем отделе возникли некоторые проблемы с именами посетителей, в этом, наверное, и дело. Прошу прощения, мисс Робертс. Я прослежу, чтобы на следующей неделе не возникло недоразумений. В какой день, вы говорите, будет съемка? — Он щурится от сентябрьского холода.
— Завтра. Не на следующей неделе. В субботу, двадцать четвертого. Эдди Бишоп. — Я произношу эти слова медленно и четко.
Патрик улыбается и кивает.
— Отлично. Думаю, тогда мы и встретимся. Простите за недоразумение, Эрин. — Он снова пожимает мне руку и направляется обратно к тюрьме.
Я разворачиваюсь и шагаю прочь. Нужно ли мне послать ему разрешения по почте, как только доберусь домой? Просто на всякий случай, чтобы подстраховаться? Останется бумажный след. А потом я понимаю, что не знаю его фамилии. Я пытаюсь догнать его, но его уже не видно, он пропал в глубинах Пентонвилля. Черт!
Патрик — кто? Я прокручиваю в голове наш разговор. Он не назвал своей фамилии, так ведь? А затем внезапно у меня появляются сомнения. Я вспоминаю, какой холодной была его рука. В моей — теплой. Он не выходил из тюрьмы? Если бы он вышел из здания, его руки были бы теплыми, как у меня.
Но зачем ему притворяться, что он вышел из тюрьмы? И тут до меня доходит. Он знает мое имя и знает, где я буду завтра. Кто он, черт возьми, такой?
Я возвращаюсь к тюремным воротам и нажимаю на звонок. Из интеркома доносится громкий голос:
— Да?