Я молча киваю ему в плечо. Он прав, старший инспектор Фостер в некотором роде может стать нашей страховкой. Марк нежно целует меня в лоб и ведет к постели. Как по волшебству, мы снова вместе. Похоже, я уничтожила трещину между нами. Пока что.
Но, лежа рядом с ним в постели, я напряженно размышляю. Заметит ли полиция, что кто-то за мной следит? У них под носом радикалы переманили на свою сторону уязвимую молодую женщину. Они не заметили, что Эдди сунул нос в мою жизнь. Очень уж многое они не заметили.
30
Мой кофе исходит паром в пронзительно холодной комнате для допросов. Сентябрь выдался просто арктический. Охранник, присутствующий со мной в комнате здесь, в Пентонвилле, выглядит так, как будто шагнул сюда из сериала «Т. Дж. Хукер». Похоже, на десять процентов он состоит из шляпы и на девяносто — из бочкообразной груди. Хотя, может, я придираюсь? Он сегодня утром определенно в лучшей форме, чем я. А я чувствую, что все еще почти сплю, словно застряв в бесконечном джетлаге. Я помню небо над Бора-Бора, помню, какими теплыми были мои руки и ноги, помню ясные жаркие дни.
И надеюсь скоро проснуться.
Что, если остаток моей жизни пройдет в полусне, что, если я такой и останусь? Я думаю о Марке, который там, на морозе, бродит по оживленным улицам Лондона. Сегодня утром он ищет помещение под офис новой фирмы. Похоже, она начала становиться реальностью. Чуть позже он встретится с Гектором у нотариуса, чтобы подписать какие-то бумаги. Все складывается очень многообещающе.
Мой телефон вибрирует в кармане. Я отклоняю звонок. Это снова Фил. Он в ярости оттого, что мы вычеркиваем Холли из фильма; я написала ему об этом сегодня с утра, после чего он звонил уже три раза. Он недоволен. И еще я пропустила звонок от Фреда. Он хочет просмотреть записи, которые есть у меня на данный момент. Ему интересно. Довольно редко режиссер, получивший БАФТА и номинировавшийся на Оскар, проявляет хоть мимолетный интерес к дебютным фильмам вроде моего, но вот вам странности преемственности. Хотя, возможно, и нет. Пусть мы не родственники, просто он устроил меня на первую работу, я умудрилась ее не испортить, и с тех пор он за мной присматривает. К тому же он вел меня к алтарю. Я с радостью предоставила бы ему записи, но, конечно, большую их часть сграбастала СО-15. Объяснять это Фреду придется дольше, чем я могу себе сейчас позволить.
В коридоре раздается звонок открытия камеры. В отличие комнаты в Холлоуэе, в этой нет двери, только арка, ведущая прямо в коридор. Меня передергивает от вида грязно-белых тюремных стен, и я приказываю себе взбодриться. Определенно бывает и похуже. Жизнь всегда может стать еще хуже.
Снова раздается звонок.
Я поднимаю глаза и сквозь арку вижу Эдди Бишопа, красавца шестидесяти девяти лет. Он идет по скрипучему линолеуму коридора, сопровождаемый еще одним охранником.
На Эдди тот же серый шерстяной спортивный костюм, что и на других заключенных, но отчего-то именно на Эдди он смотрится совсем иначе. С тем же успехом он мог бы носить костюм-тройку, один из тех, что я видела на бесчисленных фотографиях из его досье. Он излучает авторитет. Хотя, возможно, мне просто так кажется, потому что я знаю о его преступлениях, знаю его историю.
Выглядит он как кокни-версия Кэри Гранта, и одному богу известно, как он ухитряется оставаться таким загорелым в тюрьме.
Он замечает меня и улыбается. Почему плохие парни всегда такие обаятельные?
Полагаю, потому, что в конечном итоге без привлекательной внешности сложно выживать, будучи плохим парнем. Без нее тебя называют просто бандитом.
Он выдвигает стул и садится. Мы наконец-то встретились. Я и Эдди Бишоп.
И мы улыбаемся. А потом вклинивается «Т. Дж. Хукер».
— Все в порядке, Эдди? Что-нибудь нужно? Воды? — Тон у него дружелюбный, веселый. Мы все тут друзья.
Эдди оборачивается — медленным, текучим движением.