Вскоре я добираюсь до дороги, истощенная, дрожащая. Низко надвигаю шерстяную шапочку на свой израненный лоб. Вытираю со щеки кровь Марка и направляюсь к телефонной будке, расположенной в деревне.
На часах 6 : 53. Он поднимает трубку после восьмого гудка.
— Эдди? Это Эрин. Я с автомата. Все… пошло не так. Дело очень плохо. — Мой голос дрожит, глаза наполняются слезами. Я говорю, как люди в новостях, беженцы, жертвы бомбардировок. Наверное, у меня шок.
Я дрожу, запинаюсь, задыхаюсь. Отчаянно пытаюсь сохранять подобие нормальности после того, как вся моя жизнь разлетелась на куски. Я замечаю, что рука над щелью для монет трясется, вместе с сжатой в ней скомканной карточкой с номером Эдди и очередной монетой. Что вообще сейчас произошло?
— Тише, милая, тише. Помедленнее. Уже ведь все хорошо, да? Ты в порядке? Ты цела? — Он со мной. В его голосе тревога и поддержка. Теперь все наладится. Эдди поможет.
— Э-э… да. Да. Я цела. Голова… но это не имеет значения. Эдди, я не знаю, что делать… — Мне очень сложно сосредоточиться. Понять, что важно. О чем говорить, о чем умолчать.
— С чем, дорогая? С чем? С деньгами? — Он терпелив, но я сама слышу, что несу бред. Он не умеет читать мысли.
— С ним… и… с другим человеком. Я не знаю, что мне делать. Я не хочу в тюрьму, Эдди. — И вот она. Суть дела. Вот почему я позвонила ему, а не в полицию.
— Понял, хорошо. Без вопросов. Ничего больше мне об этом не рассказывай. Прежде всего мне нужно, чтобы ты успокоилась, Эрин, хорошо? Можешь успокоиться, дорогая? — Кажется, я слышу, как он встает с кровати, скрипят пружины. Где-то в Пентонвилле две босые ноги опускаются на пол.
— Да. Хорошо. Поняла. Спокойна.
Я пытаюсь сосредоточиться на дыхании, замедлить его. Замечаю кусты у дороги, слышу утреннюю тишину. На том конце линии Эдди зевает, по камере разносится металлическое эхо. Я представляю, как Эдди сидит там, без рубашки, в самом центре Пентонвилля, с одноразовым телефоном, который для него пронесли тайком.
— Хорошо. Теперь: где он? Или они? Где ты? — Он со всем этим разберется. Я это чувствую.
— Норфолк. В лесу, — с трудом произношу я.
Тишина. Кажется, этого он не ожидал.
— Понял. Ну ладно. Там только ты?
— Только я. И он. И еще один… — По моему тону ясно, что я говорю о телах. Не о людях.
— Двое. Огнестрел?
— Да. Нет, один огнестрел, а второй, э-э… нож. Ножевая рана. — Я знаю, что мне с трудом дается этот разговор. Я снова делаю глубокий вдох и затем выдыхаю.
— Хорошо. Ты одна?
— Да.