Опасная находка

Я киваю.

— Ты прав, — говорю я.

Он крепко обнимает меня и прижимает к груди в тишине нашего дома. 

25

Понедельник, 19 сентября

Холли на свободе

Я нажимаю на кнопку звонка.

Мы с Филом стоим у входной двери муниципального дома, где живет Холли Байфорд. Или, точнее, муниципального дома, где находится квартира матери Холли. Идет дождь, мелкая настойчивая морось пропитывает нашу одежду и волосы. Недостаточно сильная для того, чтобы доставать зонт, но достаточно противная, чтобы я замерзла до костей. Я все еще в том деликатном периоде после отпуска, когда легко могу слечь с тем или другим последствием акклиматизации, это только вопрос времени. Промокнув насквозь, я как раз ускорю события.

Я следую нашему плану. Который заключается в том, чтобы продолжать жить, как обычно. И вот я здесь. Живу, как обычно.

Я оглядываюсь на пустынный газон, окружающий муниципальное здание. Его, осмелюсь предположить, называют «коммунальным садом».

Сегодня утром я проснулась, думая о Шарпах. Я пыталась о них не думать, но они все равно пробирались в сознание, держась на самом его краю. Вспышки паники, пузыри в воде. Два бледных, раздутых от воды трупа на нержавеющей стали столов. Наша вина.

Я ощущаю себя так, словно за мной наблюдают. Ощущение слежки не исчезает с того момента, как мы покинули остров. Но после вчерашних новостей оно усилилось. Я всматриваюсь в серые дома и пустынное пространство вокруг них, ища источник этого чувства, но мы, похоже, не вызываем у местных жителей ни малейшего интереса. Никто на нас не смотрит. Если тот, кто убил Шарпов, каким-то образом нас выследил, если за нами действительно следят, то ничем пока себя не выдают. Конечно, это чувство может быть обусловлено и чем-то совершенно другим. Я думаю о холодном шампанском, которое мы пили на Бора-Бора, — неужели это было всего неделю назад? Шампанское, отправленное нам с другой стороны света. Эдди ведь тоже мной интересуется. Разве не мог он послать кого-то следить за мной после моего возвращения? И теперь он проверяет меня, наблюдает. Я охватываю взглядом весь жилой комплекс. Вон молодой белый парень шагает у парковки, прижав телефон к уху. Чернокожий мужчина сидит в рабочем фургоне, готовясь уезжать. Старая леди входит в дом напротив, волоча на буксире сумку на колесиках. Ничего подозрительного. Никто не выглядит как убийца. Никто меня не ищет, я лишь промокшая женщина, ждущая, пока кто-то ответит на звонок в дверь. Я смотрю вверх, на сотни окон, в которых отражается серое небо. Так много окон. Куда больше, чем в самолете на дне южной части Тихого океана.

Я снова нажимаю на кнопку звонка. Долго, неторопливо.

Фил вздыхает. Камера чертовски тяжелая. Я его не виню.

Сейчас девять утра. Они наверняка уже проснулись. Я не сплю с рассвета, и со всей возможной искренностью утверждаю, что это не лучшая идея для плавного возвращения к работе. Сегодня мне предстоит каторжный труд. Я мало знаю Холли, но этого достаточно, чтобы понять: сегодняшняя работа будет изматывающей. Но, как говорил Мураками, мастер каторжного труда: «Боль неизбежна. Страдание — личный выбор каждого».

Я снова нажимаю на кнопку звонка.

— ЧТО?! Какого хрена вам надо? Что? — раздается резкий и агрессивный голос за металлической решеткой входа. Это женщина, и явно старше Холли, голос более грубый и хриплый. Я рискую предположить, что мы разбудили миссис Байфорд.

Я нажимаю на кнопку связи и говорю:

— Здравствуйте, вы Мишель Байфорд? Это Эрин. Эрин Робертс. Я здесь, чтобы увидеть Холли. Мы должны были встретиться с ней сегодня в девять. Для съемок.

При звуке своего голоса я внутренне вздрагиваю. Я знаю, что слышат люди в моем голосе: привилегированность, снисходительность, слезливый либерализм.