— А что с поступлениями в фонд?
— Всё будет поступать стабильно, как и при Соломоне, господин Руссо, — кивнул я. — Всё до цента.
— Это ты так сказал? — посмотрел он на меня исподлобья, неожиданно понизив тональность.
Уже в этот момент я понял, что просто так договориться нам не удастся, хотя и не понял неожиданно агрессивной реакции. Вроде как нигде не обидел и везде заплатил. Это немного сбило с толку.
— Прошу прощения? — немного удивлённо посмотрел я на него.
— Теперь ты решаешь, сколько мне отстёгивать? — так же низко прогудел он, подавшись вперёд.
— Нет, господин Руссо. Я ничего подобного не говорил, — покачал я головой.
— Тогда с чего ты решаешь, сколько будешь мне платить процентов?
— Я не решаю, господин Руссо — это вы сказали столько платить. Сами назначили этот процент, я лишь следую договорённости, — спокойно ответил я, хотя уже почувствовал волнение. Каждый считает своим долгом меня обуть. И каждый старается это сделать. Одни из-за моего возраста, другие из-за того, что чувствуют власть надо мной.
— Я назначил его Соломону, не тебе, парень. С чего ты вдруг решил, что к тебе это тоже относится? Здесь только я говорю, кто сколько платит, — Руссо будто хотел броситься на меня через стол.
С другой стороны, если он просто хочет показать власть, то пусть. Всё-таки номинально он здесь босс, поэтому я уступил.
— Хорошо, господин Руссо, — кивнул я. — О какой сумме идёт речь?
Однако то, что пошло дальше, вышло за рамки. За те, когда можно просто закрыть глаза и согласиться. Я могу дать человеку показать себя, чтоб не опозорить в глазах других, или просто потешить его эго, если всё потом будет как надо. Но это не значило, что я дам на себя нацепить поводок и использовать как какую-то сучку.
— Двадцать процентов, Том.
— От чего? — может я чего-то не понял и он имеет ввиду другое. Там, не знаю… от чего ещё можно двадцать процентов взять? Но нет, я всё понял правильно.
— От всего оборота.
Это было не просто много. И не очень много. Это было дохерища. Настолько, что с тем же успехом он мог заправлять у нас сам. На такое я был не готов пойти, так как это практически признание своего рабского положения. Да, я занимаюсь наркотиками, да, я херовый человек и меня надо сажать. Но этот жирный ублюдок не хотел сажать или наказать меня — он хотел навариться на грязном деле.
— Господин Руссо, но Брюссель платит столько же, — заметил я осторожно. — Не двадцать процентов.
— То есть ты теперь решаешь, сколько платить? — пропыхтел он так низко, что, казалось, всё завибрировало.
— Нет, господин Руссо.