— Дерьмо ваша религия. И вы все, паразитирующие на костях голодных людей.
— Вы можете оскорблять веру и нас сколько угодно, мистер. Я лишь выслушаю вас, а Святой Свет даже не заметит этого, но больно вы сделаете только себе. Не надо так, пытаясь уничтожить всё вокруг себя, вы делаете себе лишь хуже.
— И тебя это ебёт? Делаешь вид, будто заботишься.
— Мне больно смотреть на человека, тьма которого обуяла настолько, что он стоит и изливает её на меня. Меня это ни капельки не трогает, я даже не злюсь, мистер, на ваши оскорбления, а вот вам становится всё хуже и хуже. Вас злит, что вы не можете задеть меня, сделать мне неприятно или даже больно, потому вы чувствуете себя всё сквернее. И всё потому, что я верю, я вижу то, что вижу, и вам не пошатнуть мою веру. Даже если вы сейчас перевернёте здесь всё, мне будет лишь неприятно, так как придётся всё это потом убирать.
— Делать мне больше нечего… — буркнул я.
Ладно, она меня в каком-то плане уела. Я ненавижу это место, не верю ни единому слову о нём, считаю это всё обманом и разводом людей, от чего готов едва ли не с пеной у рта оспорить всё сказанное ею. А ещё меня раздражает её невозмутимость, буквально выводит из себя то, что я не могу ни переспорить, ни задеть её. И в конечном итоге сам только распаляюсь больше.
Святая сестра смотрела на меня, после чего вздохнула и тепло улыбнулась.
— Я не знаю, что случилось с вами, мистер, но вы можете выговориться, — она села на скамейку и тихо похлопала рядом с собой. — Вы можете раскрыть свою душу, свою боль и ненависть. Вы можете мне исповедаться. Я готова выслушать вас, всё, что вы скажете, и это останется лишь здесь, в стенах этого храма.
— Да пошла ты… — хрипло ответил я, развернувшись. — С вашей верой, с вашим светом и богом. Мне нечего открывать ни тебе, ни кому-либо ещё.
И направился к выходу. Хватит с меня. Я тут ничего не делаю, кроме как пытаюсь собачиться с фанатиком, что ещё глупее, чем пытаться пройти сквозь стену. Пытаюсь что-то доказать, но лишь злюсь больше. Хотя странно признаваться, но ругаться, оскорблять и выплёскивать всю грязь в душе на другого человека приятно, будто легче на душе становится.
— Я буду ждать вас, мистер, — послышался её голос за моей спиной.
— Ещё бы, ведь завтра я приду освещать ребёнка, а вы берёте за это деньги.
— Пожертвования.
— Ага, суть только не меняется.
Я вышел из храма на свежий воздух, не забыв одеть в комбинезон Эйко.
— Надо будет подумать над тем, чтоб сжечь это место нахер после твоего освещения, а, Эйко, что скажешь?
Да только Эйко, видимо, моё предложение не оценила, так как расплакалась. А может она просто хотела кушать, что тоже не удивительно: столько времени там провели.
Меня бесила вера. Для меня это был ещё один способ легально откачать деньги из людей. Ещё один наркотик, за который надо платить и который вызывал такую же зависимость. Анестезия для души. А все они — душевные наркоторговцы, по сути своей ничем не отличающиеся от меня.
И мне ещё раз сюда возвращаться. Нет, так дело не пойдёт, я не какая-то истеричка, чтоб так бросаться на людей. Да, надо держать себя в руках, так как в жизни много чего будет бесить, и что, лаять на всё?
С подпорченным настроением и чувством, что лишь зря потратил время, я вернулся быстро в автомобиль, где Эйко ждала её бутылка с едой.