Падение, огонь и покаяние

22
18
20
22
24
26
28
30

За ним поют пустыни,

Зажигаются зарницы,

Звезды дрожат над ним,

И сипло кричат ему птицы.

Ине будет о нём перетолков,

Нет смысла верить в себя и богов,

И значит осталась лишь только,

Следовать по судьбы дороге.

И быть над Тамриэлем закатам,

И быть над Тамриэлем рассветам.

В словах песни Азариэль нашёл отражение своей судьбы. На мгновение через пьяное полузабытье в нём проснулась жалость к самому себе. Он столько прошёл, столько дорог миновал и всё ради чего? Ради того, чтобы он сейчас напивался? Несправедливость вспыхнула, дав прилив в мышцах и на чистой браваде, и обиде Азариэль попытался встать, но под тяжестью опьянения его приковало к столу.

– О, о! О! – побежала в его сторону служанка. – Встать пытается. Ну ладно, посмотрим, какие монеты у тебя ещё завалялись в кармашках.

Дверь в трактир распахнулась, и на пороге оказался мужчина, бряцающий тяжёлым доспехом имперского легиона, который крылся под двумя накидками тёмной ткани, нежно скрывшими все элементы брони, и не один её элемент не отсвечивает, не отражает на себе слабое пламя свеч.

Оглядев трактир, лицо слегка дёрнулось, не попустив эмоции отвращения. Белый волос и такого же цвета бородка добавляли возраста к немногим морщинам к уставшему облику.

– Стой! – приказным тоном он крикнул женщине, когда она только захотела залезть в карман. – Оставь его.

– Слышь! – хотела облаять посетителя служанка, но вовремя отступила, когда увидела, как мужчина потирает рукоять короткого имперского меча.

Старик подошёл к пьяному парню и сел напротив него, предварительно тормоша пьяницу за плечо.

– Очнись! – Потребовал старик.

– Ч-ш-то ти-бе нужно? – вопросил Азариэль, явно не контролируя свой пьяный язык.

Глаза старика суровы и холодны, но даже в них есть что-то от негодования и жалости к тому, чем стал Азариэль.