Волчица и пряности. Том III

22
18
20
22
24
26
28
30

— Сколько от Нёххиры до Йойса?

— Не знаю, как люди, а я могу добежать за два дня.

Лоуренс вспомнил, как лихо носился по окрестностям Рюбинхайгена на спине Волчицы. Если предположить, что бездорожье Холо нипочём, то поиски Йойса, который может оказаться неприметной деревушкой, сродни поискам иголки в стоге сена. Странствующему по бесчисленным городам торговцу это понятно как никому. Вдобавок Лоуренс встречал в старых рассказах упоминания о том, что город Йойс был разрушен демоном-медведем. Если принять эту историю на веру, найти древние следы погибшего города будет совершенно невозможно.

Жизнь у Лоуренса не была беззаботной, как у тех же аристократов. Он мог посвятить поискам вдали от торговых путей самое большее полгода. К тому же его мечта открыть собственную лавку ещё дальше отодвинулась на неопределённое время из-за неудачи в Рюбинхайгене, поэтому Лоуренс не мог себе позволить тратить время попусту.

Под влиянием подобных мыслей внезапно у Лоуренса слетело с языка:

— Когда мы приедем в Нёххиру, ты могла бы дальше пойти сама. Направление ты знаешь.

Если Йойс лежит от Нёххиры в двух днях пути, то, как говорила Холо, она вспомнит дорогу, оказавшись и знакомых местах. Он выпалил эти слова без злого умысла, но, увидев, как Холо в изумлении повернулась к нему, понял, что сказал лишнего. Торговец удивлённо замолчал, а девушка отвела взгляд.

— Ты… прав. Думаю, в Нёххире я смогу вспомнить обратную дорогу. — Она натянуто улыбнулась.

Лоуренс задавался вопросом, что не так, и вскрикнул от внезапной догадки: когда они были в Пассио, Холо как-то сказала, что одиночество — это смертельная болезнь. Холо очень боится одиночества, поэтому она, вероятно, поняла его слова превратно. И вино в этом могло сыграть не последнюю роль. Возможно, теперь у Холо сложилось впечатление, что поиски Йойса надоели Лоуренсу.

— Не торопись с выводами. В принципе, если речь о паре дней, я могу подождать тебя в Нёххире.

— Хорошо, этого будет достаточно. Заедем ещё куда-нибудь по дороге? Я бы хотела посмотреть и на другие города.

В противоположность ожиданиям Лоуренса разговор развивался до того гладко, что невольно создавалось впечатление его неестественности, за изнанкой которой между путниками чувствовался разлад. Холо покинула Йойс несколько сотен лет назад, и ей тоже, наверное, приходила мысль, что города может уже и не быть, а если даже он остался, то очень сильно изменился. Поэтому ей очень тревожно столкнуться с правдой в одиночку. Можно даже предположить, что вся улыбчивость Холо, ностальгия от вина — попытка заглушить беспокойство. Это стало очевидным, стоило немного подумать. Лоуренс жалел о неосторожно сказанных словах.

— Слушай, я не собираюсь тебя бросать. А то, что я сказал…

— Я уже говорила, что ценность самца определяется тем, может ли он быть добрым. Не люблю, когда душат излишней заботой. — Холо опустила кружку на кровать; сквозь её деланную улыбку пробивалась напряжённость. — Меня не исправить: всегда сужу по себе. Я ведь и моргнуть не успею, как ты уже состаришься. Век человека короток, поэтому один год для тебя значит немало. Всё время забываю об этом.

Лоуренс не осмелился подойти к Холо: её фигура, освещаемая луной через открытое окно, на миг показалась ему призраком, что развеется, словно туман, стоит только приблизиться. Холо, с опущенной головой, приподнялась, позабыв про кружку. На её лице была нервная улыбка.

— Ты неисправимый добряк. Лучше не смотри на меня с таким участием, мне будет спокойнее.

Лоуренс не нашёлся с ответом. Разлад между ними в этот момент стал более чем очевидным. Ему не приходило в голову ничего, что могло бы исправить положение, и он понимал: красивыми речами Холо не обманешь. К тому же слова Холо лишили Лоуренса аргументов. Он не может обещать, что будет помогать ей вечно. Торговцы слишком практично смотрят на жизнь, чтобы давать подобные обещания. Сложно было войти в положение Холо, когда она живёт сотни лет.

— Прости, я забыла о том, какие мы разные. Просто мне приятна твоя компания, и я замечталась.

Холо смущённо улыбнулась, а её уши подёргивались, как от щекотки. Слова, больше подходившие девочке, возможно, выражали её истинные чувства. Но Лоуренс ничуть не обрадовался признанию — оно прозвучало как прощание.

— Фуф, похоже, я опьянела. Лягу скорее, чтобы не наговорить ещё чего-нибудь.