Под неусыпным надзором

22
18
20
22
24
26
28
30

– Смотри сюда. – Марк коснулся белого камня, некогда опоясывавшего небольшой пруд. Сейчас вся поверхность пруда была покрыта густым слоем растительности. Часть каменной скамейки, также поросшая травой, выглядывала из зарослей, скрывающих воду. Чуть дальше высился проржавевший металлический остов фонтана, напоминающего раскрытый цветок. Развалины гротов и прочих дорогостоящих причуд, воздвигнутых когда-то семьей Пруденс Кари, были вновь отвоеваны природой.

Все, что Себ знал о семье Кари, Марк рассказал ему накануне вечером. В 1920-х великая империя отелей, возглавляемая отцом Пруденс Кари, достигла таких размахов, что позволила ему приобрести полуразвалившийся загородный дом восемнадцатого века. Теперь его собственность неуклонно пыталась вернуться к своему прежнему состоянию, в коем пребывала до всех реставрационных работ.

– Впечатляюще, – только и смог вымолвить Марк, когда дом предстал перед ними на вершине холма.

Первым впечатлением Себа было то, что дом действительно оправдывал свое георгианское происхождение, вероятно эпохи возрождения неоклассицизма. Этот дом вполне мог быть храмом в Риме или музеем в Лондоне. Огромное здание простой конструкции безо всяких вычурных украшений. Явный палладианский[51] стиль со строгими вертикальными линиями, портик с колоннами перед главным входом, нижний этаж опоясывают приземистые квадратные окна, верхние – вытянутые.

Вид дома и окрестностей соответствовал амбициозным чаяниям Хаззарда. Жулик-кроссдрессер, бессовестный симулянт, откосивший от службы в войсках связи, бывший заключенный, служивший барменом и аниматором в летнем лагере, своими сладкими речами об астральных проекциях, божественных сферах, астральных двойниках и райском поясе заставил Пруденс Кари отказаться от родительского гнезда, чтобы распоряжаться им по своему усмотрению. Многие сбивались стайками под сенью этих деревьев, чтобы послушать страстные речи «одаренного» доктора и поддержать его образ жизни своими капиталовложениями. Образ жизни, соответствующий рангу, в который он сам себя возвел. Хаззард, искренне веривший в то, что умел летать, взлетел на вершину социальной лестницы.

Между парковой зоной и самим домом когда-то террасами поднимались лужайки, поросшие теперь крапивой, сорной травой и зарослями ежевики. Террасы простирались до самого внутреннего дворика, вымощенного камнями и тянущегося вокруг всего здания.

Марк и Себ с трудом стали подниматься вверх, стараясь ступать по дорожке, где ее было видно. Последнюю террасу перед главным входом окружал небольшой овальный сад в виде амфитеатра. Низкая ограда из кирпичей отделяла сад от дорожки, ведущей к крыльцу дома. Вся она тоже заросла сорняками и полевыми цветами.

Обшитые панелями двери внутри портика оказались закрыты. Даже стекло в полукруглом окне над дверью, сделанном в виде цветка, было целым.

Подойдя ближе к стене, Себ увидел, что сошедшая кое-где краска и белая шпаклевка обнажили серую поверхность стен и кирпичную кладку. Мох клочковатой бородой торчал из щелей и неровной поверхности вентиляционного отверстия. Окна первого и второго этажей были закрыты ставнями, хотя на верхнем этаже они оставались открыты. Были они темными, и макушки деревьев отражались в них как в зеркале. Хотя что можно было бы увидеть в них, кроме потолка?

Стоять, задрав голову, и смотреть в темноту было неудобно – это порождало внутри чувство незащищенности. Себ перевел взгляд на склон, по которому они только что поднялись, и огляделся по сторонам. Отсюда открывался отличный вид на мили вокруг: вереница холмов, тенистые поля и долины, обрамленные лесными участками.

Исследуя окрестности дома, они обнаружили старый, как и всё здесь, заросший травой теннисный корт. Полусгнившая сеть валялась среди травы. Его окружали ряды яблоневых деревьев. Когда-то он был огорожен рабицей, порыжевшей от ржавчины и ощетинившейся выскочившими из земли кольями.

Метров через двадцать от корта находилась практически нетронутая временем кирпичная стена, за которой был устроен еще один сад. Что бы ни было посажено здесь, оно буйно разрослось, устремив свои лохматые макушки высоко в небо. Слаборазличимые среди травы дорожки можно было определить по невысоким земляным насыпям вдоль них, тоже поросшим растительностью. Они сбегали вниз к парковой зоне, смутные очертания которой виднелись в конце усадьбы.

Хантерс Тор, казалось, не имел границ – этакая дикая бесконечность. Здесь уму и фантазии было где разгуляться для достижения еще более неизведанного.

Себ живо представил себе фигуры людей, одетых в белые просторные балахоны, сидящих за столиками внутреннего двора у парадной и задней двери. Как они любовались роскошным дизайном садов и видом на дальние холмы. Как они, должно быть, оживленно обсуждали свои путешествия в еще более отдаленные места, находящиеся за этими полями. Когда, невидимые невооруженным глазом, отправлялись в путь, пока их тела оставались недвижимыми и безучастными ко всему в этом большом белом здании.

Марк скинул с плеча рюкзак.

– Здесь никого нет, Себ. – Рубашка на его спине была уже темной от пота. – Место совершенно покинуто. Годами здесь никто не появлялся. Все заперто и позабыто.

Себ отправился один дальше по дорожке, бегущей вдоль кирпичного забора, надеясь найти какие-нибудь надворные постройки. Слева он заметил арку в стене, а в ней – деревянную дверь, покрашенную широко разрекламированной зеленой краской. На двери висел тяжелый амбарный замок, покрытый коррозией. Нижняя часть двери практически сгнила.

Когда тропинка неожиданно повернула, он наклонил голову, чтобы пройти под каскадом белых цветов, и, выпрямившись, замер от неожиданности, увидев прямо перед собой яркую интенсивность буйно цветущего розария. Даже на расстоянии двадцати футов он чувствовал наполнявший воздух ванильно-персиковый аромат цветов. Бабочки и пчелы, казалось, избрали это место для проведения воздушных состязаний: они летали кругами, порхали в воздухе, зависали над головками цветов, плавно спускались вниз или резко ныряли, скрываясь в розовых, красных и белых цветах. На ярком фоне листвы вечнозеленых растений это выглядело еще более воодушевляющим.

Как мог Себ объяснить неожиданный приступ новой волны беспокойства, внезапно охвативший его? Здесь, рядом с этими прекрасными цветами? Но чем дольше он смотрел на розы, тем больше ему казалось, что столь активная деятельность фауны скорее говорила о смятении и беспокойстве, нежели о восторге и упоении этими душистыми щедрыми дарами природы.

Себ почувствовал усталость. Наклонившись, откупорил бутылку воды. Напряжение дороги до Тора, последовавшее за чередой бессонных ночей, брало свое. Все это утро нервы его были напряжены до предела. Точно, все дело в этом. Он прикрыл глаза и расслабился: терпкие ароматы и теплые солнечные лучи навевали дремоту. Он зевнул. На глазах выступили слезы.