Предтечи этажерок

22
18
20
22
24
26
28
30

Не смотря на полный желудок, дневной сон никак не шел. Дрова в буржуйке прогорели еще много часов назад и сборный фанерный домик быстро выстыл, что не прибавляло комфорта. Новая же порция топлива закинутая в прожорливое чрево буржуйки только-только занялась и обещала дать первое тепло нескоро. Поворочавшись на раскладушке, он так и не смог устроиться и взялся за свой дневник.

— Михаил Леонидович, можно войти? — минут через десять поскребся снаружи Прокофьич.

— Можно Машку за ляжку! А в армии говорят — «разрешите»! — откликнулся Михаил немудреной армейской присказкой и закрыв дневник, повернулся на добытом где-то механиками табурете к двери, — Заходи Прокофьич! Чай будешь? — стоило тому показаться в дверном проеме, поинтересовался Михаил и кивнул на исходящий паром небольшой чайничек примостившийся на печке, — Закипает уже.

— Не откажусь, Михаил Леонидович. Погодка нынче дюже злючая. Все кости на этом поле продуло. Спасу никакого нет.

— Ничего, Прокофьич, сейчас мы твои кости погреем. Во! Я еще у болгарских интендантов гостинцев прихватил. Будем чаевничать не впустую, а вприкуску с финиками. Доводилось уже финики пробовать?

— А как же! Едал. Еще в Нижнем Новгороде. Нам какие-то бусурмане их привозили, вот детишкам полакомиться и купил, благо зарабатываю — грех жаловаться. Тогда же и сам пару штук умял. Сладкие они.

— Ну, пару штук — разве это дело? Вот мы сейчас с тобой фунт-другой уговорим, тогда и будешь говорить, что пробовал!

— Так я это… Я же не против! — усмехнулся старый мастер и ополоснув в умывальнике руки, присел к столу, где Михаил уже расставил кружки и развернул узелок с сухофруктами.

— С чем пришел-то, Прокофьич? — подождав, когда его нянька-механник погреется ароматным чаем и отдаст должное турецким сладостям, поинтересовался Михаил.

— Так, аэроплан мы полностью осмотрели. Девять пробоин насчитали. Шесть из них — так, зашить и забыть. Одна пуля угодила в бронеплиту. Вот. — техник достал из кармана расплющенную пулю, — Завязла в броне. Мы ее плоскогубцами да зубилом с трудом вытащили. А еще две нервюры пробили. Вот и пришел поинтересоваться — менять нервюры то, али как?

— Броню не пробило? — первым делом поинтересовался Михаил, вертя в руках расплющенную пулю.

— Нет. Вмятина осталась. Это да. Но ни дырки ни трещины не появилось.

— Хорошо. Значит, правильно мы все рассчитали. А что касается деревяшек, то сейчас чай допьем и пойдем вместе посмотрим. Может и не придется ничего менять. Рассверлим пробоины, да чопиками деревянными на костяном клею заткнем.

— И еще, Михаил Леонидович. Офицер тут один сильно лютовал. Тот, что со Стефаном сегодня летал. Как из полета вернулся, так все по аэродрому метался, будто тигр в клетке. Искал все к кому придраться. Потом солдатиков долго строил, пока самому не надоело. Но мне местный техник шепнул, что сильно на вас этот офицер осерчал. Не знаю уж что произошло, но начальству своему он большую кляузу составил.

— Понятно. — усмехнулся Михаил, — Обиделся таки Радул.

— Что делать-то будем?

— Да ничего! Пока не погонят, будем летать и аэропланы ремонтировать. Не бери в голову, Прокофьич. Ты лучше поведай, сколько сковород уже продать умудрился?

— Так все и продал! — расплылся в щербатой улыбке старый мастер. — Как Стефан вернулся, в течение часа все распродал! Уж не знаю, чего такого случилось, но никто даже торговаться не пытался! Так что девять сотен левов, все копеечка к копеечке. — достав из кармана чистую тряпочку, он развернул ее, демонстрируя пачку бумажных денег и горстку золотых монет.

— А откуда девять? Должно же быть восемь!

— Ну, это я чуть цену на последние поднял. Уж больно быстро расходиться стали. Как это вы так ловко умудрились всех убедить?