Думай, Дан! Думай!
Подумать не дали — очнулся.
Глаза открывать не хотелось, да и не стоит этого делать, если тебе в лицо водой брызгают: воду здесь не всегда для хорошего применяют.
— Сейчас, ваша милость, — очнулся уже почти.
Голос знакомый — это тот самый разговорившийся сегодня палач.
— Да он сдох, похоже.
А этого голоса вообще не знаю: уверенный в себе, чуть презрительно-брезгливый. Так бы говорила жаба, вырасти она до размеров лошади.
— Не, он живучий. Его хоть пилой распиливай — не помрет. Это же страж, да еще и сердце черное получивший. Видели бы вы его раны, когда к нам попал, — печень со спины усмотреть можно было. А сейчас и следа от той раны не осталось — только шрам розовый.
— Вижу я, что новые отметины у него появились.
— Так ведь это дознание — без такого никак. Все равно заживает быстро. Вон, на руке левой ногти вырвали, а они уже заново начали расти.
— А ноги ломать кто разрешил? Такие увечья дозволяются по приговору светского суда, а не церковного. И где светский суд? А?!
— Ваша милость, я ведь человек подневольный. Что господин инквизитор говорит, то и делаю. Вы уж у него спросите, кто на подобное разрешение давал.
— Без тебя знаю, у кого и что спрашивать!
— Простите, ваша милость!
— Совсем обнаглели! Здесь вам не империя — здесь калечить только король право имеет или слуги его, по слову королевскому! Без суда даже вам это не позволено! С Цавусом мы разберемся, но и сам в кустах не отсидишься — знал ведь, что не дозволено, но делал.
— Не губите! Ваша милость, он приказал!
— Да не хнычь бабой — давай, расшевеливай его… вы это умеете… паскудники подвальные…
Грубые ладони энергично растерли уши, пощипали мочки, а затем к носу поднесли что-то настолько едкое, что до пяток пробрало.
Пришлось открыть глаза… и тут же зажмуриться вновь. Подвал был освещен просто по-праздничному: двое мужиков в кожаных доспехах замерли с факелами у двери, суетливый палач со светильником в руке тычет вонючую тряпку в нос, и еще три светильника по углам развешаны. Лишь один из присутствующих не участвует во всей этой иллюминации: дородный коротышка с тройным подбородком, стоящий рядом с мучителем. Одна рука на рукояти кинжала в богато инкрустированных ножнах, второй гордо подпирает раздутую поясницу. Приодет так, что сэр Флорис, ныне покойный сюзерен бакайцев, в своем лучшем прикиде на его фоне казался бы обитателем помойки. Куда ни плюнь, или в меха попадешь, или в позолоту, или в стразы.
— Ваша милость! Очнулся! Я же говорил — ничего ему не станется! — Палач проговорил это с нескрываемой радостью.
ebooksa