Потом, когда батальон захватил Суховолю и его взвод был выделен для охраны создаваемого поблизости пункта сбора военнопленных, его презрительное мнение о русских войсках только усилилось. Не солдаты, нет. Грязные, оборванные, растерянные, потерявшие веру и цель. Свиньи, натуральные свиньи, жадно жрущие грязными руками прямо из корыт… свиньи, да. При этом ни сам лейтенант, ни его солдаты, с издевательским смехом наблюдавшие за тем, как многие (но не все!) советские пленные, от рядовых до командиров, постепенно теряют человеческий облик, почему-то даже не задумывались о том, как они сами поведут себя в аналогичной ситуации, случись что.
И вот оно случилось… Ранним утром, когда лейтенант и незадействованные в карауле солдаты еще сладко спали сном победителей, тишину прелестного июньского утра нового немецкого порядка вдруг разорвали длинные и частые пулеметные очереди. А потом храбро ринувшиеся из казармы в бой немцы вдруг с удивлением выяснили, что советская легкая бронетехника неизвестной принадлежности (откуда, шайзе!) безнаказанно расстреливает героических и непобедимых до этого момента солдат фюрера. Впрочем, не менее быстро выяснилось, что расстреливают только тех, кто сам активно лезет в атаку. Тех, кто непонятным замыслам нападавших не мешает и в бой не лезет, пока не трогают. Лейтенант, который еще в самом начале обстрела сразу же по телефону доложил командованию батальона о нападении вражеской бронетехники и запросил помощь, только довольно улыбнулся, – ничего, посидим, подождем, а там и огневая поддержка подойдет.
Через несколько минут он понял, что помощь если и прибудет, то слишком поздно, да и вряд ли уже поможет. И еще отчетливо понял, что эти «русские варвары» своими грамотно спланированными действиями развели его – его, кадрового офицера вермахта! – как последнего малоразвитого крестьянского лоха в самой распоследней пивной гамбургских трущоб. Потому что на лугу перед воротами лагеря лейтенант четко рассмотрел отнюдь не «налет нескольких старых советских жестянок», как он совсем недавно доложил в штаб батальона. Теперь широкое луговое поле перед лагерем было заполнено советской и немецкой бронетехникой, грузовиками, а еще изрядным количеством русских солдат. Нет, это не случайный шальной налет малыми силами, как казалось совсем недавно. Это, пожалуй, целая войсковая операция, обеспеченная техникой и транспортом в солидных объемах. И для противодействия такому количеству нападающих ни ресурсов пехотного батальона, ни приданных их батальону артиллерийских средств усиления пехотного полка, ни даже огневой мощи временно расквартированной в Суховоле бронеразведывательной роты может оказаться совершенно недостаточно. Лейтенант бросился к полевому телефону – доложить командованию, что его первоначальные оценки численности и оснащения нападающих оказались очень сильно занижены, но связь уже не работала. А тут еще и прямо к казарме подъехал немецкий полугусеничный бронетранспортер, из кузова которого на довольно корявом, но совершенно понятном языке его родины лейтенанту поступило предложение выйти наружу, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию…
Подогнав «Ханомаг» к казарме с угла, в мертвую зону ответного огня, и вызвав немецкого командира, Сергей, снова используя Кешу в качестве переводчика (нет, это никуда не годится, надо срочно учить язык нового противника, английский тут не канает, хотя бы на уровне «щас я вам всем капут»… и к слову, как там моя «учительница» сейчас…), приступил к обсуждению условий капитуляции. Условия в его изложении были крайне незатейливы и просты для понимания: немцы обязуются сдать оружие, документы, средства связи, амуницию и частично обмундирование, а советские войска, в лице Сергея и его подчиненных, за это обязуются немцев не убивать и отконвоировать на территорию, занятую советскими войсками, где передать вышестоящему советскому командованию для решения их дальнейшей участи.
Немецкий лейтенант Сергею сразу не понравился. Да, он оказался не трусом и не побоялся в одиночку выйти под пулеметы. Но его поведение, тон, вся эта псевдоарийская спесь – все говорило о том, что перед ними типичный ублюдочный «сверхчеловек», в тупую башку которого геббельсовская пропаганда о расовой неполноценности славян и прочих неарийских народов явно не просто просочилась, а мощно там укоренилась, проросла и стала чуть ли не базовым инстинктом. Выслушав условия полной и безоговорочной капитуляции, эта арийская гнида невинно сообщила, что ему надо немного подумать, а пока – у них в казарме сейчас находится пленная русская медсестра, и, если вдруг русские надумают атаковать, то… как бы ее тоже не того…
Ярость и ненависть мощно ударили в голову – Сергей и сам не заметил, как выпрыгнул из кузова и очутился на земле рядом с немцем. Захват за горло, удар коленом в пах – фашист ожидаемо согнулся от боли – перехват, удар локтем сверху по загривку, а потом снова подхват за горло снизу, и вздернуть вверх, на уже подгибающиеся ноги, попутно хорошенько приложив немца пару раз башкой о кузов бронетранспортера. И, не отпуская захвата за горло, он бешено выдохнул немцу прямо в его арийскую рожу:
– Медсестра, говоришь?!
Сергей, после короткого разговора с тем раненым старшим лейтенантом, что из последних сил доковылял до ворот, уже знал, что у немцев в казарме сейчас находится пленная русская девчонка – санинструктор. Бедняжка, сколько же ей уже пришлось пережить… Но он надеялся, что ее удастся вызволить малой кровью. Для нее малой кровью, конечно, и ради этого он даже готов был оставшихся немцев не добивать – хоть пленные сейчас и не нужны совсем, но ради девчонки… хрен с ними, пусть живут, заодно и на собственной шкуре прочувствуют, каково это, в Сибири, на морозе, лагерную норму вырабатывать, завоеватели, б… А тут – заложница, м-м-мать-перемать… Вроде сейчас еще не должны заложников разные подонки брать… хотя именно фашисты и именно в этой войне как раз и ввели практику взятия заложников и потом их расстрела в случае чего – с партизанами и вообще сопротивлением на оккупированных территориях боролись, мрази… Но способ действенный нашли, это надо признать. И тут на тебе – какой-то вшивый немецкий пехотный взвод с вшивым лейтенантом во главе, а туда же – заложница у них.
– Заложница, говоришь?! – И снова, не отпуская захвата за горло, приложить башкой о кузов «Ханомага».
Заложников он берет, морда фашистская! Террорист, бл… – муха, вы посмотрите на него! Ну, а раз он террорист, а не честный солдат вражеской армии, то и отношение к нему будет соответствующее… к этой падали вонючей! Так что держись, жаба мерзкая, сейчас мы тебя разъясним…
– Послушай, ты… морда ты нацистская… Ты когда-нибудь видел, как люди заживо сгорают? Видел, значит… А на себе вот прямо сейчас испробовать не желаешь?! Нет, не желаешь? А может, тогда тебя нашим пленным отдать, что вон там столпились, – посмотри, как сильно они с тобой пообщаться хотят. Тоже не хочешь? Тогда слушай меня внимательно, завоеватель мира, мля… Чтобы через пару минут наша медсестра была здесь, возле машины. И тогда, так уж и быть, всем твоим выжившим и тебе, скотина, плен обещаю. А если нет… и с ней что-нибудь случится… Тогда и ты, и солдатики твои умирать будете долго и страшно – понял ты меня, вояка гребаный?! И еще – сам ты в казарму уже не вернешься, так что отсюда своим подчиненным ори, чтобы девчонку выпустили. И не зли меня больше… т-тварь! – Сергей не удержался, добавил еще пару раз локтем по наглой арийской морде, окончательно настроив бывшего командира немецкого пехотного взвода на конструктивное сотрудничество с отдельными представителями Красной армии.
Дисциплина и исполнительность его подчиненных оказались на высоте – после приказа быстро собрать и выставить за порог русскую медсестру с вещами не прошло и двух-трех минут. Дверь казармы открылась, и на пороге оказалась женщина в поношенной, но чистой форме со знаками различия медицинского персонала РККА и медицинской сумкой в руках.
– Хороша, чертовка, ох и хороша, – невольно залюбовался Сергей. Лет тридцати или около того, среднего роста, худощавая, но при этом фигуристая в нужных местах, с густыми, иссиня-черными волосами, сейчас забранными сзади в короткий хвост, очень красивая на лицо. Видно, что устала, что натерпелась всякого, но и взгляд, прямой и ясный, и весь ее вид – настороженный, собранный, готовый к движению и действию – говорили о том, что пережитые тяготы ее не сломили. И вообще, при взгляде на нее, девушка очень напоминала Сергею красивую хищную степную птицу – гордую, сильную, с подозрительно-внимательным взглядом. «Как говорится, потрепанная, но не побежденная. И это после плена и тех неизбежных для женщины мучений в этом плену. Но не сломалась, не потухла – вон как смотрит, того и гляди клюнет», – с улыбкой подумал Сергей.
Медсестра улыбку заметила, чуть помягчела лицом и тоже дернула вверх уголки губ – не подобострастно или заискивающе, а так – ответную вежливость проявила. И сразу поняв, что война еще не закончилась и сейчас не до нее, по жесту Сергея отошла с крыльца за угол казармы, чтобы не мешать.
Все еще легко улыбаясь, Сергей проводил ее взглядом, повернулся, и улыбка его стала еще шире – в состоянии полного обалдения на девушку из кузова зачарованно пялился военинженера 3-го ранга Иннокентий Беляев. Да как пялился! Красные уши, легкий ступор, почти отказавший слух – Сергею, чтобы привлечь к себе его внимание, пришлось слегка похлопать Иннокентия по плечу, ибо на голос тот не реагировал. Да и потом, когда повернулся, Сергей, глядя в его ошалелые глаза, чуть не рассмеялся в голос.
– Что, Кеша, понравилась девчонка? Вижу, что понравилась, но знакомиться позже будешь – сейчас ты мне здесь нужен. Переводи, – и снова повернулся к немецкому лейтенанту.
– Ну, теперь с тобой и твоими солдатами давай решать, угребище ты фашистское, – снова улыбка, но улыбка совсем другая, и немцу от этой улыбки отчего-то сильно не по себе стало. – Решай, дегенерат германской нации, причем быстро решай: если в плен не хотите, так мы сейчас, чтобы патроны на вас, ублюдков, не тратить, быстренько казарму соломкой обложим, бензином польем, перед смертью еще и погреетесь напоследок. Я даже ради такого случая и тебя обратно в казарму отпущу, чтобы, значит, ты со своими солдатиками до конца вместе был. А если все же в плен хотите, так не тяни, б…, время, а то я сам за тебя решение приму, и вам всем оно ох как не понравится!
Беляев, хоть и хорошо знал немецкий, но знал он его, как бы это сказать, в основном в литературном варианте, поэтому перевод красочных выражений и образных сравнений лейтенанта Иванова в его исполнении потерял добрую половину своей эмоциональной окраски, но немецкому офицеру хватило и этого. Он еще раз оглядел обстановку, повсюду натыкаясь на полные ненависти взгляды русских, особенно жгучие из-за колючей проволоки, и решил судьбу более не искушать, а потому капитуляция его подчиненных прошла быстро и без эксцессов.
– Ну, вот и ладушки, – выдохнул Сергей, довольный отсутствием потерь. – Будем считать, что первая фаза операции – атака и подавление охраны лагеря – закончилась успешно, теперь самое время заняться пленными.
– Так, Павел Егорович, слушай задачи. Первое – займись пленными немцами. Этих козлов, то есть бывших гордых завоевателей варварской России, а теперь нашу обузу, хорошенько связать и под надежную охрану. Не смотри на меня так: надежную – в том смысле, что людей в охрану подбери таких, чтобы они… поспокойнее были, что ли, повыдержаннее, а то, боюсь, немчиков мы живыми на нашу территорию не довезем. Оно бы и хрен с ними, собаке собачья смерть, но они сдались и теперь пленные, а значит, я за их жизни теперь в ответе… пока на нашу территорию не доставлю и представителям советского командования не сдам. Продолжаю. Ремни, в том числе брючные, снять. Всю обувку с них тоже снять и отдать нашим пленным – пусть завоеватели на своей шкуре почувствуют, что такое с босыми ногами лиха хлебать. Все личные вещи изъять… Подчеркиваю, не отобрать в рамках присвоения, а именно изъять и сложить отдельно, потом их осмотрим. И еще, – тут Сергей бросил короткий взгляд на немецких захватчиков, совсем недавно таких бравых и самоуверенных, а теперь таких же растерянных, как и наши пленные совсем недавно, и удовлетворенно улыбнулся, – связанных немцев потом расположи так, чтобы наши пленные, проходя мимо, их нынешнее состояние хорошо и подробно рассмотреть могли – пусть убедятся воочию, что не так страшен черт, как его малюют. Ну и конвоировать их потом отдельно от остальных надо будет, сам понимаешь.
ebooksa