Потом, пока Трофимов, злобно вздыхая и тихонько ругаясь себе под нос после рассказа Сергея, делал пометки в блокноте, сам Сергей встретил вернувшегося после беседы с особистами сержанта Коршунова, произвел того во временные командиры взвода танкеток, познакомил со старшим сержантом Гавриловым, но подчинил пока лично себе. Потом указал танкеткам место в колонне, дождался доклада старшины Авдеева о том, что все «нажитое непосильным трудом» аккуратно погружено, прицеплено и не потеряется по дороге, и дал команду к выдвижению.
Уже направляясь вместе с Трофимовым к штабному бронетранспортеру, Сергей вспомнил про странного Кешу и снова, против воли, улыбнулся.
– Кстати, товарищ бригадный комиссар, ваши помощники ведь уже опросили военинженера третьего ранга Иннокентия Беляева? Да? А им ничего не показалось странным в его биографии и истории появления в наших краях?
– Еще и этот военинженер Беляев на мою голову, – в ответ устало проворчал Трофимов. – Представляешь, этот молодой заср… паршивец настолько о себе возомнил, что моим особистам при опросе заявил, мол, обстоятельства его столь необычного попадания на службу в войска НКВД, а также вопросы о его родителях их не касаются, и давать информацию об этом он отказывается! Каково, а?! Ну, ничего – чуть попозже я сам с этим самоуверенным шалопаем побеседую, разъясню, так сказать, жизненные приоритеты и ориентиры поведения. Посмотрим, что он мне запоет, наглец эдакий!
– Ага… Угу, – покивал своим мыслям Сергей после слов Трофимова. «Не хочет говорить, значит. А раз не хочет, значит, имеет на это какие-то основания. И основания, похоже, серьезные, если ему проще с особистами дивизионного уровня на конфликт пойти. Либо этот Иннокентий – ну и наградили же родители имечком – просто вконец обнаглевший сынок какой-нибудь большой шишки из партийной, или еще какой, номенклатуры. В том времени такие вот сынки очень даже часто именно так себя и вели. А скорее всего, имеет место и то, и другое обстоятельство – два в одном, так сказать. И тогда этот загадочный Иннокентий даже бригадному комиссару может ничего не сказать. Или в результате жесткого прессинга со стороны Трофимова что-нибудь скажет, но информация, скорее всего, будет недостоверной. И что это даст в плане прояснения интересующих обстоятельств? Ничего не даст… Интересно, а что получится, если попробовать применить на этом юном даровании методики вкрадчивого залезания в душу из будущего? При удаче, и при условии, что это не специально подготовленный вражеский агент, могут получиться очень интересные результаты».
– Знаете что, товарищ бригадный комиссар, а давайте этого таинственного молчуна с собой, в кузов бронетранспортера посадим, и по пути я его попробую разговорить. Ну, вроде как простой и бесхитростный пехотный Ваня знакомится со своим новым подчиненным, прикидывает его на должность главного связиста. Вот только вас я попрошу на это время вперед, на место командира машины рядом с водителем пересесть – вдруг у Иннокентия Беляева имеется предубеждение именно против особого отдела, и тогда никакого разговора не получится.
Трофимов на удивление покладисто согласился и полез в кабину «Ханомаг», не преминув только напоследок напомнить Сергею, что многие знания – многие печали. Причем печали не только у тех, кто к этим знаниям приобщается, но зачастую и у источника этих знаний. А потому, чтобы не множить трагически эти печали в окружающей обстановке, ему, лейтенанту Иванову, очень рекомендуется в процессе душевного разговора за своим языком следить, дабы не ляпнуть ненароком чего лишнего из той богатой копилки знаний своей прошлой жизни, которая сейчас уютно разместилась в его голове.
Сергей клятвенно пообещал вести себя хорошо, затем принял доклады о готовности к выдвижению, отдал последние распоряжения и тоже полез в бронетранспортер.
Когда колонна тронулась, он снова с комфортом расположился у заднего борта на удобно сложенном брезенте, усадил рядом военинженера 3-го ранга Иннокентия Беляева и под мягкое покачивание «Ханомага», в состоянии релакса и эдакого простецкого благодушия, повел неспешный и очень интересный разговор с умным человеком. Нет, в этот раз не с собой, как это звучало в известной хохме его времени, а с представителем местной военно-технической интеллигенции Иннокентием, он же, спустя полчаса времени, вне службы уже просто Кеша.
Поначалу этот самый Кеша был зажат, насторожен и на вопросы отвечал коротко, односложно, очевидно, все еще находясь под впечатлением беседы с особистами отряда. А еще – не очень понимая, что же это за отряд такой, в котором главным особистом целый бригадный комиссар, а командиром – всего лишь какой-то лейтенант из пехоты. И вследствие этого не очень понимая, как себя вести и что говорить. Но Сергей, тоже после разговора с бригадным комиссаром, был к этому готов и разговор строил не в варианте допроса, а в варианте дружеской беседы, при этом напропалую используя методические рекомендации знаменитой книги не менее знаменитого в его варианте Истории «душевлезателя» Дейла Карнеги. Он часто и к месту улыбался, всячески демонстрировал собеседнику свое доброжелательное отношение, проявлял живой и искренний интерес к разговору, часто называл Беляева по имени, старался строить разговор так, чтобы Беляев большей частью говорил, а Сергей слушал.
И постепенно Иннокентий начал оттаивать, стал говорить более свободно и раскованно. А когда Сергей заметил, что Беляев в ходе разговора все время косится на обе радиостанции возле кабины, и перевел разговор на тему, интересную его собеседнику, а именно на радиосвязь и радиооборудование, Беляева, что называется, прорвало, и дальше слова из него полились рекой. Сергею осталось только время от времени задавать «как бы уточняющие» вопросы об учебе и жизни Иннокентия во время учебы, в процессе ответов на которые тот сам, без принуждения и с энтузиазмом, бесхитростно выдавал всю интересующую Сергея информацию. В результате, чуть больше чем за час разговора Сергей уже знал о нем если не все, то очень многое и выяснил при этом почти все, что хотел. И наверняка выяснил бы еще больше, но тут от передового дозора поступили неприятные новости – впереди поселок Янув, а в поселке уже вовсю резвятся немцы.
С некоторым даже удобством расположившись в редком кустарнике на вершине небольшого пригорка примерно в полукилометре от места действия, Сергей уже добрых двадцать минут при помощи трофейного бинокля наблюдал за повседневной жизнью и бытом доблестных солдат немецкой армии, несколько часов назад принесших высокую арийскую культуру и освобождение от коммунистического рабства отсталым славянским народам. В данном конкретном случае освобождения от рабства представителями отсталых славянских народов выступали жители небольшого, примерно на тридцать – сорок дворов, поселка Янув, расположенного на берегу небольшой речушки метрах в двухстах от перекрестка двух грунтовых проселочных дорог, приблизительно на полпути между населенными пунктами Сокулка и Суховоля. А освободителями и, попутно, образчиками высокой арийской культуры выступали немецкие солдаты какого-то моторизованного подразделения вермахта в количестве примерно полсотни человек, которые сейчас усердно демонстрировали местному населению основные принципы этой самой культуры путем грабежа чужой собственности и отъема чужой живности. Весело гогоча и лениво отпихиваясь от местных жителей, хватающихся за свое имущество, немецкие солдаты тащили из домов и хозяйственных построек мешки, корзины, кувшины и прочую тару, в которой находилось все то, что они посчитали нужным забрать у жителей в обмен на освобождение от коммунистического рабства.
Немецкий офицер в звании лейтенанта – судя по всему, их командир – устроился в безмятежно-расслабленной позе на большой скамье с красивой резной спинкой, обустроенной под сенью раскидистого дуба на небольшой площади по центру поселка, и добродушно взирал оттуда на своих подчиненных, даже не думая их останавливать.
До второго акта приобщения к арийской культуре, а именно до насилия над женщинами и убийства пытающихся помешать этому насилию местных мужчин дело пока не дошло, но Сергей не сомневался, что до этого осталось совсем немного.
Вместе с Сергеем поведенческие модели обращения солдат высшей расы с местным населением на оккупированных территориях наблюдали куратор отряда бригадный комиссар Трофимов, помощник командира отряда младший лейтенант Петров, командир кавалерии, он же новоиспеченный начальник разведки, капитан Сотников и «главный по броне» старший сержант Гаврилов. При этом Трофимов, как более опытный и больше повидавший, вел себя относительно спокойно, а Сотников, Петров и Гаврилов, наблюдая картину разграбления поселка, сопровождавшуюся горестными выкриками и причитаниями женщин, все время ерзали под маскировочными накидками да скрежетали зубами от ярости и ненависти.
– Так, товарищи кавалеристы, пограничники и остальные нервные, – внушительно сказал Сергей, на секунду оторвавшись от наблюдения за немцами. – Нервничать и ненавидеть фашистов будете потом – после боя, нашей победы в этом бою и захвата трофеев, но перед допросами. Всем все ясно?! А сейчас команда наблюдать, оценивать, делать выводы и быть готовыми изложить свои соображения о том, что и как мы будем делать с этими… многогрешными представителями высшей арийской расы, – закончив свою тираду, Сергей снова вернулся к наблюдению за праздничной суетой немецких солдат на территории поселка, и в особенности за размещенной на его территории немецкой бронетехникой. А посмотреть и завистливо повздыхать при этом было на что.
На одной из сторон центральной и единственной площади поселка, чуть наискось, как на параде или строевом смотре, выстроились в ряд носами к домам пять легких полугусеничных бронетранспортеров «Hanomag» в «короткобазной» модификации Sd.Kfz.250, вместимостью по шесть человек каждый (из них двое – экипаж и четверо – десант). Бронетранспортеры новейшие, их массовый выпуск начался всего за месяц до нападения Германии на Советский Союз. Конструкция схожа с их «старшим братом» Sd.Kfz.251, который сейчас обретался в отряде Сергея в качестве штабного. Такой же угловатый, открытый сверху кузов, только покороче и меньшей вместимости. Такое же мощное, по нынешним временам, вооружение из двух пулеметов МГ-34, один из которых установлен в передней части десантного отделения, в курсовом бронещитке, а второй – в кормовой его части, на специальном поворотном зенитном вертлюге. И стояли они, словно не война кругом, а праздничный пикник.
Кормовые бронедвери открыты, пулеметы задраны вверх и смотрят прямо в небо, в открытых моторных отделениях лениво ковыряются несколько водителей, судя по их черной танкистской униформе. Немного в стороне, также носом к домам, стоял еще один полугусеничный бронетранспортер, такой же короткобазный «250-й» «Ханомаг», но вооруженный значительно серьезней – вместо переднего курсового пулемета у него наличествовала короткоствольная 75-миллиметровая танковая пушка. Судя по обособленному расположению и вооружению, скорее всего, командирская машина. У этого «Ханомага», в отличие от остальных машин, кормовая дверь десантного отделения почему-то была закрыта.
Еще два пулеметных бронетранспортера заняли позиции на въезде и выезде из поселка, очевидно, в целях обеспечения функций наблюдения за дорогой и боевого охранения. Итого восемь просто отличных по нынешним временам бронированных полугусеничных боевых машин, возле которых сейчас копошились их водители, имитируя процесс технического обслуживания и при этом не столько занимаясь работами, сколько прислушиваясь к звукам нарастающего веселья.
Завершали список праздничного ассортимента два тяжелых мотоцикла «Цюндапп» с неизменными МГ-34 в колясках, припаркованные рядом с командирской машиной, но на фоне бронетранспортеров эти отличные и тоже очень ценные экземпляры боевой техники выглядели просто маленьким приятным довеском к основному подарочному набору.
ebooksa