За спиной Чингисхана охнула его мать Оэлун:
– Сын мой, остановись! Ты хочешь истребить целый народ!
– Чтобы в степи наступил мир – убей своего врага, – просто сказал Чингисхан. – Я творю мир. Татары стали кормом для моего меча. Это хорошо.
Нукеры Чингисхана набросились на татар, как волки на стадо антилоп-дзейренов. Они катили походные телеги и каждого пленного подводили к колесу, отмеряя его рост по чеке, удерживающей колесо на оси. Всех, кто был выше чеки, убивали. Берега Улджи окрасились кровью, повсюду громоздились кучи отрубленных голов.
Не все татары покорились своей страшной судьбе. Нашлось немало смельчаков, что взялись за ножи и камни, собираясь дорого продать свои жизни. Но оказать серьезного сопротивления вооруженным мечами и топорами воинам Чингисхана они не смогли.
К вечеру все кончилось.
А когда солнце закатилось и звезды украсили потемневший лик Тенгри, перед белой юртой Чингисхана запылали яркие костры. Боорчу и Джелме выполнили волю своего друга и повелителя – привезли ему луноликую красавицу Есуй.
– Она вместе с мужем пряталась в кустах на речном берегу, – смеясь, сказал Боорчу. – Ее муж хорошо бегает, быстро. Как заяц!
Чингисхан довольно расхохотался. Есуган коротко взглянула на испуганную, трясущуюся то ли от холода, то ли от ужаса сестру и безропотно уступила ей место рядом с каганом, сев ниже, у ног Чингисхана.
Есуй зарделась. Она поняла, что ее привезли не на позор и смерть. Гордо подняв прекрасную голову, девушка, как была босиком, шагнула на белый ханский войлок и опустилась по правую руку от хана всех монголов.
– Женщины татар, наверное, рождены от другого корня, – сказал он, улыбаясь, и отрезав кусочек баранины, вложил его в рот Есуй. – Их мужчины храбры, но злобны и коварны. Женщины же умны и покладисты. Это хорошо! Эй, люди, наливайте арху в чаши! Хвала Вечному Синему небу, сегодня у вашего Чингисхана славный день!
Ответом ему был боевой клич монголов, исторгшийся из глоток тысяч нукеров:
– Хурра!!
Пиршество шло своим чередом. Запах жареного мяса плыл над степью, смешиваясь с горьковатым ароматом полыни. Звенели бубенцы на ногах танцовщиц, глухо выли в руках музыкантов моринхуры, дробно стучали барабаны. Упившихся до беспамятства нукеров оттаскивали подальше от костров – чтобы не обгорели во сне. Повсюду слышались смех, веселые песни, здравицы жениху и благодарения Вечному Синему небу.
Чингисхан, сидя между двух новых жен, по очереди кормил их из своих рук, тем самым оказывая девушкам высшую честь – быть удостоенными внимания царя царей. Близилась полночь. Белый Кречет поднимался в ночной зенит. Подходил срок, когда жених должен был уединиться с невестой в свадебной юрте.
Уже собираясь вставать, Чингисхан вдруг заметил смятение и испуг на лице Есуй.
– Что опечалило тебя, о звездочка в ночи моей любви? – спросил он.
Девушка ответила не сразу.
– Мне показалась, повелитель… Мне показалось, что среди твоих воинов бродит мой муж…
– Боорчу! – взревел Чингисхан, вскакивая на ноги. – Найти! Привести ко мне!