Ротмистр

– Будет дело! – оскалился Половицын, стараясь перекричать канонаду.

Над полевыми батареями расцвели пороховые цветки, и, прежде чем ветер запоздало донес гром залпов, строй турок проредили разрывы долетевших гранат. Редифов косила шрапнель, рявкнули тяжелые двадцатичетырехфунтовки, смешивая в стане врага живое и неживое. И тотчас, пронизав все звуки боя, протрубил атаку горн. От стука двух тысяч копыт задрожала земля, все четыре полковых сотни, выстроившись подобием серпа, устремились на турок с фланга. Казалось, прошла секунда и расстояние в полмили сократилось до длины шашки.

Казаков было больше, действовали они слаженно и зло, вынуждая турок показывать спины. Есаул Половицын, вклинившись далеко вперед, рубился вкруговую, издали напоминая медведя на псарне. Страшная шашка его брызгала кровью, секла, не встречая преграды. Ревин свистнул казаков из своей сотни и пошел есаулу навстречу.

– То правильно! – прогудел Половицын.

– Чего? – Ревин не понял.

– То правильно, что не обложили кругом, – Половицын отер пот тыльной стороной ладони. – Турка, его ежели к стене прижмешь, начинает зубы казать. А так драпает, как миленький. Кишка у него слабовата…

Кибардин сам в свалку не лез, приказы рассылал через вестовых, не желая красоваться ни перед начальством, ни перед подчиненными. Полковник просто выполнял свою полковничью работу.

– Ротмистр, – встретил он явившегося по приказу Ревина. – Понимаю, что не по профилю вашему задание, но выбирать не приходится. Вот там, – полковник указал рукой, – уж который час пехота не может взять укрепление. Поступайте с вашей сотней в распоряжение полковника Кормухина, – и, оглядев забрызганный кровью мундир Ревина, добавил: – И не суйтесь вы сами в пекло, Христом Богом прошу…

Полковника Ревин отыскал возле штабной палатки на холме. Оттуда прекрасно просматривалась панорама развернувшихся баталий. Во фланге наступающих русских войск, словно нарыв, остался турецкий форт, со всех сторон окруженный серыми пехотными ротами. Ревин подоспел как раз вовремя, чтобы наблюдать, как под плотным огнем с укреплений захлебнулось очередное раскатистое «ура!». Пехота откатывалась назад, неся убитых и раненых.

Позади полковника толпились адъютанты, ожидая приказаний. Но приказаний не следовало. Не отрываясь от бинокля, Кормухин мусолил во рту крепкую папиросу из дешевых сортов табака и также крепко матерился себе под нос.

Ревин отдал честь, отрекомендовался.

– Вас еще мне не доставало, – раздраженно отмахнулся полковник.

Лицо он имел испитое, с какой-то нездоровой отзеленью набрякших мешков под водянистыми глазами.

– Семенов! – проскрипел полковник.

Из группы адъютантов отделился молоденький поручик, остановился на безопасном отдалении.

– Семенов, скажи любезный, на кой хер мне кавалерия, когда я просил пушки? А? – полковник в ярости хватил оземь биноклем и ринулся на поручика с кулаками.

– Господин полковник! – Ревин удержал Кормухина за локоть. – На пару слов…

Ревин намеренно пренебрег уставным обращением «ваше высокоблагородие», подчеркнув тем самым, что Кормухин не начальник ему, и плевать он, в общем, хотел на полковничьи эполеты. Но зачем Ревин попер на рожон в очередной раз, он и сам сказать не мог. Видимо на роду ему было написано пререкаться с полковниками. Или с генералами.

– Ваше поведение не делает вам чести, – проговорил Ревин негромко. – От вас ждут приказов. Возьмите себя в руки!..

– Ты еще учить меня будешь, мальчишка?! – взбеленился Кормухин, брызгая слюной. – Да ты еще титьку сосал, когда…