Алаур вообще оказался на редкость беспокойным хлопцем, постоянно ищущим себе на задницу приключения. Точнее, на задницу всем остальным охотникам племени. Сам он редко покидал ущелье, а если и отправлялся на охоту, то не дальше Псебая, мотивируя это тем, что должен находиться рядом с матерью, сестрами и родной тёткой, чтобы вовремя защитить их, как будто они его об этом хоть раз попросили. Когда небольшой охотничий отряд, как-то раз поднявшись на холмы, лежащие по другую сторону Марии, увидел внизу огни, а затем то, как Митяй строил большой дом и вообще рассекал по своей латифундии то на Шишиге, то на Ижике, то немедленно помчался обратно и рассказал обо всём большой матери. Алаур предложил Шашембе отправить туда большой отряд охотников и убить злого духа. Раз он вошёл в чьё-то тело, то, значит, стал уязвимым и потому смертным. Большая мать решила иначе и отправила отряд разведчиков с одной-единствен-ной целью – вести наблюдение за великим ведлом, умеющим делать камни из огня и строить из них огромные шатры. Эти парни оказались такими ловкими лазутчиками, что даже сперли у Митяя несколько кирпичей, обожжённых чашек, какую-то отброшенную в сторону железяку и смылись, не оставив после себя никаких следов.
Шашемба, подумав какое-то время, решила отправить к Митяю молодую красотку, чтобы та его соблазнила, выведала, что надо, и вернулась с подробным докладом. Таня, когда та поговорила с ней, сама вызвалась отправиться на разведку в логово великого ведла, способного творить чудеса. А когда гонцы Таниной разведгруппы, ошивавшейся всё время поблизости, принесли большой матери весть, что великий ведл приготовил для племени Шашембы множество подарков и даже построил плавающий дом, чтобы доставить их в ущелье, то её радости не было предела. Всё, что отправил большой матери Митяй, пришлось ко двору, как и обещание наковать ещё оружия. Понравилось ей и предложение перебраться на новое место жительства, и она принялась обрабатывать своих подопечных. Таня передала ей свою собственную просьбу – прислать самых умелых и сильных олродов, чтобы Митяй построил вместе с ними дома для аларов, но сразу же предупредила, что её новый любовник не просто какой-то там ведл, а великий ведл и очень умелый охотник, так что Шашембе и матери нужно срочно утихомирить Алаура. Ей не хотелось лишаться брата только по той причине, что у того ещё не вся сажа в заднице выгорела. Братец же к тому времени успел проникнуться к Митяю по крайней мере неприязнью. Хотя Таня уже родила дочь, она ещё не стала женщиной официально и потому не обзавелась любовниками. В числе первых, кто стоял в очереди, – друг её брата, мечтавший поставить её в соответствующую позу.
Таким образом, в племени Шашембы миром и согласием даже и не пахло, а тут, как назло, в последние три года чёрные дарги заполонили благодатные охотничьи угодья, лежащие ниже, в треугольнике, образованным горным склоном Ахмет-горы, поросшим густым лесом, куда те предпочитали не соваться, Малой Лабой и Большой Лабой, и их там окопалось целых три племени под две с половиной тысячи голодных рыл, одетых в жалкие лохмотья и постоянно хотевших жрать. Если ожидаемая лютая зима не прогонит их на юг, то эти людоеды обязательно найдут обходную тропу в ущелье, и тогда племени Шашембы точно наступит конец. Танино племя было немаленьким, под полторы тысячи душ, но в нём насчитывалось почти пять сотен стариков и две сотни детей в возрасте от младенческого до двенадцати лет, то есть нуждающихся в заботе. Самым паршивым оказалось то, что алары из племени Гремящей Воды, название которой Митяй узнал минувшей ночью, не могли перекрыть проход через долину Малой Лабы. Положение пока спасало то, что дарги не нашли ни одного брода, а делать плоты с поплавками из бурдюков не умели, но горные реки непредсказуемы, и Малая Лаба в любой момент могла намыть брод, как это сделала три года назад Большая Лаба. Вот на таком фоне Митяй и начал разговор с переданным в его подчинение полувзводом олродов и, как следует настропалив их на завоевание сердец прелестных даргаларок, каштанововолосых смугляночек и чуть ли не золотоволосых див с атласной белой кожей, среди которых попадались очень аппетитные и весьма симпатичные дамочки, повёл их на экскурсию по своей латифундии. Хлев они уже посмотрели, а поскольку находились в доме рядом с подвалом, складом и кожевенной мастерской, то их и осмотрели в первую очередь. Вот тут-то, начав показывать своё большое хозяйство, которым Митяй ещё совсем недавно так гордился, он понял, что хвастаться-то ему особенно и нечем. Увы, глядя на примитивную керамическую ректификационную колонну, Митяй был вынужден констатировать, что у него получился галимый дерибас, и хотя он получал из этого самовара вполне подходящее для его техники гарево, то довольно скоро, где-то через три года, угробит даже движок Ижика, и всё потому, что так и не удосужился наладить вторичную перегонку бензина, чтобы поднять его октановое число до семьдесят второго, а ведь мог. Да и печи для обжига у него по-прежнему были до безобразия примитивные, но на туннельную у него не было жаропрочной стали.
Особенно его физиономия мысленно скривилась в литейке. Да, вагранка у него получилась монументальная, мамонт с разбегу не расшибёт, убьётся, когда-то такие стояли в Китае, при Мао, в каждой деревне, и эта страна была мировым лидером по производству самого низкосортного чугуна и переводу на дерьмо руды, флюса и кокса. Руду Митяй использовал прекрасного качества, практически чистый гематит. Известняк также отличался просто редкостной белизной и отсутствием примесей, а уголь был берёзовый, фиг найдёшь лучше. Да, чугун у него получался ковкий, но не шибко прочный, а сталь и вовсе не лучше стали марки тридцать пять весьма средненького качества. Примерно такая же, как и китайская, если не хуже. Одно хорошо: примесей в чугуне было всё-таки немного, и он доводил его до состояния хорошего ковкого металла, хотя и годного по большей части на то, чтобы ковать из него красивые каминные решетки с фитюльками. Очень наглядно это показывала его примитивная пилорама. На пилы он угробил прорву самой прочной своей стали, уродовался с ними чуть ли не неделю, а в итоге после того, как распиливал три дубовых бревна, снимал их и точил чуть ли не весь день. Хорошая у него получалась производительность, нечего сказать. Одно хорошо: опилок для того, чтобы укрыть на зиму фруктовые деревья, виноград и клубнику, у него было не просто много, а до фигища, но лес таял на глазах.
Мехцех у Митяя также представлял собой жалкое и убогое зрелище: большой кирпичный сарай без окон с плоской крышей, горном и здоровенным верстаком. Если бы не те небольшие станочки, которые он привёз с собой, хрен бы ему была цена в базарный день, и тут положение не спасал даже его небольшой прокатный стан, так здорово выручивший Митяй уже не раз. Единственное, чем он действительно мог гордиться по-настоящему, так это своей воздуходувной машиной. Та, несмотря на свой грубый, устрашающий вид, нагнетала воздух просто замечательно, а дубовые валы, перекрытые двускатной узкой крышей, судя по всему, могли прослужить ему ещё лет двадцать пять, как и дубовое водяное колесо, только потому, что ему удалось их очень хорошо сбалансировать, можно сказать почти отлично, хотя, конечно, и не идеально. Хоть на эстакаде в его душе ничто болезненно не ёкнуло и не встрепенулось. Впрочем, когда они дошли до нефтесборной ёмкости, тоже. Он собирал с поверхности Нефтяной практически всю нефть, но это только потому, что её течение было очень ровным и спокойным, а нефтесборник, несмотря на свою примитивную конструкцию, надёжным, вот только слишком много воды попадало в нефтяную яму.
Во время этой экскурсии Митяй подробно рассказывал своим ученикам, что он делает в той или иной, до безобразия примитивной, мастерской, изготавливая такие же примитивные, если речь не шла об огнеупорах и фаянсе, изделия. Всякий раз он при этом с удивлением отмечал, что стал ощущать каждый технологический процесс буквально всем своим нутром, чуть ли не печёнкой, и потому его так корёжило, когда он видел свои ошибки и косяки. Да, ведловство действительно обладало сверхъестественными свойствами, ведь он смотрел другими глазами на простенькую вагранку и примитивный мартен, на неработающие грубые и неуклюжие машины, которые просто физически не мог изготовить лучше, но его новым ведловским способностям все эти объяснения были до одного места, и мастеру сразу бросались в глаза недочёты. Если по пути домой, после ночного камлания с Каньшей у костра, он на слух определял, какую гайку на Шишиге треба подкрутить и что смазать, то теперь как бы чувствовал боль спящих машин, печей, чанов для дубления и прочих технологических прибамбасов, изготовленных им. Это будоражило душу Митяя и наполняло его восторгом и радостью. Он понял наконец, что ведловство – реальная сила, и чуть ли не со страхом въехал в ещё одно великое таинство – найди он природный резонатор ведловской силы, проснувшейся в нём благодаря Тане и Каньше – говорящие камни, и тогда точно сможет не просто чувствовать процессы, а прямо влиять на них.
Так, бросив один-единственный взгляд на субстрат, который, по идее, должен содержать калиевую селитру, он сразу же понял, как тот образовался. Несколько больших могучих мамонтов, которые с вечера хорошо набили себе животы, набрели на группу деревьев с молодыми, сочными ветвями и принялись их не спеша поедать. В один прекрасный момент они начали друг за другом опорожнять свой кишечник и, поскольку есть не прекращали, а ветвей на дереве оказалось очень много, наваляли здоровенную кучу, но не растоптали её, а вскоре пошли дальше. Утром, ещё до этой трапезы, они вдоволь напились воды, и потому навоз мамонтов оказался изрядно увлажнённым, и, когда их навозные ядра попадали на землю в жаркий летний полдень, солнце, быстро высушив их клейкий верхний слой, создало тем самым миниатюрный биохимический реактор, в котором селитряные бактерии принялись перерабатывать калий, содержащийся в съеденных мамонтами растениях, в калиевую селитру. Та куча была очень большой, тонны три навоза, и лежала она, почти не размываемая дождями, очень долго, наверняка не менее четырёх лет. Но этому обстоятельству сопутствовал ещё один важный фактор.
В почве под навозной селитрой содержалось много гумуса, и поскольку начало лето было сухим и очень жарким, то калиевая селитра, образовавшаяся в результате разложения азотистых веществ, а она почвой не поглощается в виде раствора, благодаря её капиллярности стала подниматься на поверхность как раз под навозной кучей, высохшей к тому моменту в порох и работавшей как насос. Поэтому её и скопилось под ней так много.
Всё это, пусть и в микроскопических количествах, с такими объёмами даже не стоило и возиться, Митяй видел и раньше, под старыми коровьими лепёшками, если их не растаптывали коровы. К счастью, мамонтовые кучи оказались в лесостепи отнюдь не редкостью, и оно понятно, чай не Африка, не долина Нила и прочие пампасы, где полно скарабеев и есть кому жрать навоз.
Многомудрый ведар очень подробно рассказал об этом процессе своим ученикам и объяснил, что скоро они поднимутся на ледник, чтобы попытаться найти там серу. Она могла в нём сохраниться, и свидетельством тому было несколько ручьёв, стекавших по льду, оказавшимися очень кислыми и неприятными на вкус из-за медного купороса, содержавшегося в воде, а это признак наличия сернистых соединений в вулканическом пепле. Если они найдут пылевидную серу в вулканическом пепле, то у них будет порох, чтобы сделать ручные гранаты для отпугивания даргов.
О всех своих мануфактурах Митяй рассказывал так же подробно, требуя только одного: чтобы ученики слушали его внимательно и не вертели головами, глазея по сторонам. При этом он упорно сверлил взглядом каждого, чутко реагируя на любой их вздох. Да, перед ним стояли форменные блондинистые дикари, только что вынутые из каменного века и даже не приведённые в порядок, а лишь слегка отмытые, дикари в потёртых шкурах. Впрочем, в двадцать первом веке он вволю насмотрелся на дикарей в генеральских мундирах с лампасами, а также на совершенно реликтовых личностей в своём взводе. Было у него четверо контрактников из Дагестана. Кажется, все четверо даргинцы. Чуть ли не дарги. Относились ли те парни, между прочим очень смелые и неглупые, к числу реликтовых народов, коими так богаты горы Дагестана, что их в советское время даже изучали специально, это ещё не факт, а вот все его ученики, если их постричь и побрить, были очень похожи на самых обыкновенных чистокровных славян, чем очень нравились Митяю. А ещё они слушали его затаив дыхание.
Лекция прошла без перерыва на обед, но не натощак. Таня привезла им на Ижике в мехцех, где он устроил ещё и маленькую химическую лабораторию с мыловарней, большую корзину бутербродов с мамалыжно-овсяными лепёшками, которые у неё получались всё лучше и лучше, овощи и двухведёрный фаянсовый жбан крепкого, сладкого чая. Не прерывая рассказа, Митяй плотно перекусил и вскоре усадил своих учеников в Шишигу. Они поехали через Северные ворота за пределы Дмитрограда. Сначала к тому месту, где со дна Нефтяной на поверхность земли вытекала нефть. Там молодой ведл, вглядываясь в прозрачные воды реки, вдруг то ли увидел, то ли почувствовал глубоко под водой, на глубине в восемнадцать метров, трещину в гранитной плите шириной в ладонь и длиной в два с половиной метра. Через неё-то и поднималась наверх струя тёплой, разогретой градусов до тридцати пяти нефти, причём нефти довольно светлой, содержащей помимо битума, сразу же оседавшего на дно, и мазута, ещё и циклические углеводороды, но их можно было выделять из мазута и битума. От такого внезапного открытия Митяй чуть не охренел. Более того, он сразу же сообразил, как можно установить на практически плоскую гранитную плиту чугунную прямоугольную конструкцию, и нефть попрёт в нефтехранилище сама, без каких-либо насосов.
Потом экскурсанты съездили на белые мокрые глинища, а затем перебрались через Митяйку – понтона с Шишиги её хозяин ещё не снимал и даже не собирался, – доехали до галечника, который старая Каньша называла открытыми ладонями земли, покрутились на нём с полчаса и затем поплыли вниз по Марии к песчаному пляжу. Обе двери Шишиги были открыты, они сплавлялись не включая гребного колеса, и потому ничто не мешало молодому энциклопедисту продолжать свой рассказ теперь уже о стекле и его исключительной ценности для человека. С песчаного пляжа, на котором Митяй, к своему прискорбию, не учуял даже малейших признаков золота, они поехали домой, и там он показал своим веданам фруктовый сад, убранный огород и плантации капусты, картофеля, сахарной свеклы – та дала в этом году знатный урожай, – а также топинамбура. Митяй рассказал своим изумлённым ученикам о земляной охоте и её вкусных плодах, с которыми те уже познакомились, и о том, как они полезны для здоровья человека. Наконец он замолчал и широко улыбнулся, вполне довольный произведённым эффектом, вот только язык у него очень уж устал.
Ну ничего, язык отлично отдохнул после лекции, когда Митяй принялся стричь своих учеников-веданов электрической машинкой под ноль, как новобранцев. После стрижки те сразу же стали выглядеть моложе. Игнат смёл волосы и затолкал их в мусорное ведро, и все пошли в столовую ужинать.
Ужин, как и вчера вечером, был лёгким, почти чисто символическим, зато после ужина ведар велел высказаться всем своим ученикам, начиная с самого младшего, и рассказать ему о том, какое дело те видят для себя самым главным, чтобы всё остальное изучать для общего развития. Митяй очень опасался, что все захотят стать какими-нибудь златокузнецами, но этого не случилось. Трое человек, и в их числе Игнат, сразу записались в кузнецы, ещё трое в керамисты, двое изъявили желание стать нефтяниками, трое кожемяками, портными и обувщиками, двоим до жути захотелось похимичить и чего-нибудь взорвать, а ещё двое мечтали стать агрономами. И никто не изъявил желания податься в животноводы, а Данила так сразу и сказал, что домашняя охота – дело как раз для ведлов-охотников, а они со зверями точно не управятся. Точно таким же образом думал и сам Митяй, полагая, что лучше охотников никто не сможет приручить и одомашнить диких зверей, а ведь могущественный ведл мог поставить под седло и шерстистого носорога, если и вовсе не мамонта.
После ужина он сдал с рук на руки Тане троих кожемяк и сказал, чтобы они завтра с утра покормили скотину и немедленно приступили к выделке кож и мехов, благо его жена уже хорошо ознакомилась с этим процессом. Остальные же займутся другими делами. Учёба учёбой, а о надвигающейся зиме тоже следовало подумать.
Отправив учеников спать, он сел за стол, взял лист бумаги и стал планировать, чем ему нужно заняться в первую очередь. Выходило, что заготовкой строительного леса и изготовлением кирпича, и поскольку на изготовление кирпича – дело ведь нехитрое – он мог смело отрядить шестерых своих учеников, им нужно было накопать, привезти и замочить как можно больше красножгущейся глины, чтобы перемешать её с песком, наформовать, высушить и обжечь несколько десятков тысяч штук полнотелых кирпичей. Митяй хотел поскорее построить новую большую конюшню с выгулом и хорошим тёплым денником минимум на сотню лошадей.
Решив самый первоочередной вопрос, он принялся составлять перспективный план строительства Дмитрограда и начал эту работу с перепланировки собственного дома, которому какое-то время предстояло послужить в качестве общаги для семейных студентов. Ему и Тане следовало перебраться на третий этаж, к дому пристроить большой холл с лестничным маршем, ведущим наверх, а в центральных комнатах на каждом этаже устроить кухни, совмещённые со столовыми. В комнатах по периметру также требовалось сделать перепланировку, прорубить в стенах новые окна, а для этого нужно изготовить оконное стекло. Для этого были нужны чугунные валы и олово для стола охлаждения стеклянных листов. Всё сырьё он мог найти на галечниках поблизости, и если прогноз Шашембы на осень окажется верным, то два с половиной месяца они имели, а при наличии стольких рабочих рук это чуть ли не целая вечность. Главное – грамотно расставить людей, определить для них фронт работы и приставить к такому делу, с которым они точно справятся. Что же, в Африке Митяй научился в том числе и этому, ведь они сами построили себе военный городок. Пусть и палаточный, зато грамотно организованный. Ещё Митяю захотелось построить баню и хорошо попариться.
Раньше он считал, что париться в бане – это терять добрых три часа, а теперь она стала весьма важным объектом. Впрочем, каждый объект, какой ни возьми, являлся важным. Тот же новый кожевенно-меховой цех и второй холодный склад для продуктов, а вместе с ними множество других мануфактур, ведь не станешь же устраивать стеклодувную мастерскую в кузнице.
И снова Митяй был вынужден огорчённо вздохнуть. Прошло целых три года, а он сделал так мало. Всё бы ничего, да вот только обстоятельства заставляли пошевеливаться, и обстоятельства эти имели весьма свирепый облик чёрных даргов. Честно говоря, послушав, что рассказывали о них Денго и его охотники, он просто обомлел. До этого дня Митяй считал, что люди в каменном веке были настроены весьма миролюбиво по отношению друг к другу, и, судя по рассказам того же Денго, Каньши и Тани, так оно в этих краях и было до прихода с юга чёрных даргов. Изучая историю каменного века, Митяй почему-то вынес стойкое убеждение, что до тех пор, пока на Земле царил матриархат, люди не воевали друг с другом. Похоже, что именно так оно и было.