Хроники Шеридана

– Я тут многое разузнал, – горячо зашептал, склонившись к его уху, Коротышка. – Оказывается, в здешнем храме портал есть… Его сам Проклятый в своё время сделал. Наши сказывали, аккурат в настоящей Акре окажемся, той, что крестоносцы на берегу Средиземноморья построили!.. Помнишь храмовника, что на корабле сам себя заколол? Ты ещё его кинжал себе взял… – тут Коротышка широко улыбнулся. – Я тебя как раз по кинжалу-то и признал! Уж очень сильно ты, брат, на рожу изменился, видать, хреново пришлось?.. Ну, слухай далее – тот бедолага на деле из местных был! А ножичек этот – ключ к переходу! Уразумел?..

– Нет… – честно признался Юстэс. – Я только одно понял: тебе кинжал нужен. Ну, так бери его – и отвяжись от меня!

Коротышка поперхнулся и оторопело поглядел на юношу.

– А-а … Нет, а ты как же?!.

– Никак! – грубо отрезал Гилленхарт. – Я – останусь… – и в доказательство своих слов отцепил с пояса тяжелые кожаные ножны и швырнул их на стол перед искусителем.

Коротышка робко протянул к неожиданному подарку мускулистую, поросшую рыжим волосом лапу. Благоговейно дотронулся корявым узловатым пальцем до тиснёного узора на истертой коже ножен…

– Я это за так не возьму! – сказал он, отдергивая руку. – Ты пьян, да и по башке тебе, я слышал, хорошо досталось… Скажут потом, что я тебя надурил. Нет, пусть всё честь по чести! Ты мне – кинжал, а я тебе… я тебе… – он задумался, перебирая в уме свои сокровища. – А я тебе – вот что! – и с этими словами выудил из заплечной котомки большие, на манер песочных, часы, где за синим стеклом вместо песка кружились блестящие снежинки. В верхней части стеклянной, утянутой в талии, колбы их оставалось совсем мало.

– Я похожие у Тезариуса видел, – равнодушно произнес Юстэс, вертя в руках хрупкую на вид стекляшку, оправленную в тусклое серебро.

– Бери! – отозвался Коротышка. – Глядишь, пригодятся! Тут вона, смотри, печать выжжена, видишь? – так может статься, Тезариусовы часы и есть..! Я их у одного из наших купил, – рыжий понизил голос, – а он эти часики у некой благородной дамы выменял – есть тут одна фифа, Вэлларией звать…– и простодушно добавил: – Я, правда, думаю, он их у ей спёр попросту!

– Как, говоришь, звали того ловкача? – напрягся Гилленхарт, услышав имя загадочно исчезнувшей волшебницы.

Коротышка, старательно прилаживая ножны к поясу из змеиной кожи, не заметил его волнения и лишь пропыхтел в ответ:

– Кажись, Рурус…

***

…Жёлтое тело Луны стало огромным. Она заполнила собой всю чашу небосвода, точно младенец утробу матери, и он понял, что луна – живая: видел пульсирующие реки вен и артерий, видел, как текут её соки, как нежна и прозрачна её кожа … И тогда кто-то вложил в его руку нож, и Луна содрогнулась от боли, и из её вспоротого чрева хлынула тьма… Ужас охватил его, он закричал – и сквозь отверстие разорванного криком рта Тьма проникла в него, точно вода, и растворила его в себе – и он стал её частью…

И хохотали вокруг демоны, и сновали падшие ангелы с опалёнными крыльями; твари причудливые и мерзкие стали его наперсниками – он сам был одной из них – и длилось это тысячу тысяч лет… Тысячу тысяч лет странствовал он во мраке, много дивных и страшных историй протекло перед его глазами, и между прочими чудесами видел он Тёмную Башню и её заключенного… А потом перед ним забрезжил маленький слабый огонёк и позвал за собой. Он поверил ему, и огонёк привёл его к жерлу пылающего вулкана – там, в кратере кипел Свет… Он испугался, поняв, что его путь лежит в самое сердце огненного озера, но чей-то голос назвал его по имени, – и он шагнул вперед…

– Нордид!.. Все кончилось, Нордид! Ты слышишь нас?..

Он приоткрыл тяжёлые веки: луна, целая и невредимая, апельсином висела в проеме бойницы, поодаль на полу – распростёрлось очерченное пентаграммой тщедушное тельце переверзя, на стене шипели, разбрызгивая искры, смоляные факелы.

– Все в порядке, – ответил он. – Я уже здесь…

С первыми солнечными лучами он покинул место, где произошел обряд перевоплощения – старый, полуразвалившийся дом, давно потерявший хозяев. Жрецы тотчас сожгли осквернённое жилище. Ему тоже предстояло пройти очищение – и он не замедлил его совершить.

Когда храмовый служка закрыл за ним ворота, он немного постоял, глядя с холма на расстилавшийся у его подножия город, – паутина висячих мостов, иглы башен, – и над всем этим пронзительно-голубое небо в оправе слоистых облаков. Постоял, поглядел, набрал полную грудь воздуха, и пошёл себе, – усталый человек, закончивший трудное и опасное дело.