Другая сторона Николая
На следующий день, прямо с утра, я решила повторить фокус с доставкой еды. Только на сей раз, прежде чем позвонить, раздумчиво посидела над списком товаров на сайте. В результате уже в 10 утра я раскладывала на кухне два больших пакета. Теперь там были и свежие фрукты, и молоко, и творог, и сосиски, и даже упаковка куриных окорочков. Запасы сыра, копченостей, сладкого и сдобы я тоже пополнила. Чудесно! Но не думай, что я совсем забыла о предосторожностях. Хотя я заказала все в той же самой конторе (лучше бы в другой, но, как я уже объясняла, выбор за наличные был невелик), я внимательно смотрела в окно за курьером. Это был не Николай, и никакой Николай не нападал на него перед дверью, чтобы потом прикинуться им (в страшных фантазиях я представляла себе что-то подобное). За дверью через глазок я видела опять-таки курьера, а не Николая (в этот раз они прислали другого, немного смахивающего на узбека). И я опять на всякий случай разыграла историю с болезнью, чтобы высовывать в щелочку только руку с деньгами, и иметь возможность в любой момент (если Николай, к примеру, вдруг возник бы за спиной у курьера) быстро захлопнуть дверь.
Потом я опять позанималась физкультурой, проделав большой комплекс упражнений на время – увидела давеча в интернете. Как всегда после этого, мое настроение сильно улучшилось, и я села за компьютер, обуреваемая вдохновением создать что-нибудь значительное. Я продолжила писать статью об эстетике сталинского кино, но решила сфокусироваться на одном локальном аспекте, на который Николай точно не обратил бы внимание. Собственно, я решила проанализировать наблюдение, что в фильмах той поры среди главных героев почти нет молодых (в соответствии с современными стандартами молодости). Юношей и девушек там играют мужчины и женщины хорошо, если просто за тридцать. Мне встречалось видеть героев-любовников и под пятьдесят (по крайней мере, мужчин). То есть имела место стилистическая условность, как в греческой трагедии, японском театре, да и западноевропейском театре шекспировской эпохи, когда, например, женщин играли мужчины и это никого не удивляло. Точно также сталинские зрители искренне
Один раз, делая перерыв в своем писательстве, я подошла к окну. В следующий миг боковое зрение отметило движение вдали: мужская фигура, видневшаяся за припаркованными машинами, быстро повернулась и пошла прочь. Лица я не успела разглядеть. Одежда издали казалась стандартной: темные штаны, короткая куртка и надетый на голову капюшон от кофты, отчего я не могла видеть цвета волос. Худой, среднего роста. Он вполне мог быть Николаем, хотя в такой одежде я его не видела. Что ж, если это он, значит, он еще надеется что-то урвать из квартиры. Вместе с тем, это означает, что Тася еще далеко (раз он не боится околачиваться здесь). Если, конечно, она жива. В любом случае, мне в подарок достается еще один спокойный день.
Мне уже приходило в голову попробовать разыскать то, что так интересует Николая. Что это может быть? Я сомневалась, правда, не низведут ли меня эти поиски до статуса обычной квартирной воровки. Как видишь, меня все время это беспокоило. Но я решила, что нет. Я ведь совершенно точно не собираюсь забирать это что-то себе. Мне лично нужны сущие мелочи – деньги на пропитание и крыша над головой. Между прочим, за свой прокорм я служу Тасе добрую службу (опять-таки, если она еще жива) – я стерегу ее квартиру от Николая. Значит, мы с Тасей – единомышленники. Правда, при встрече мне трудно будет объяснить ей это… Но, если я найду эту вещь, то убедить ее будет легче. И я приступила к розыскам.
Начала я со спальни. Ценные вещи обычно прячутся в самых укромных местах, поэтому первым делом я осмотрела короб под кроватью. Новое теплое одеяло (внутри – ничего, я развернула), две подушки, покрывало. По коробом – тоже пусто, даже слоя пыли и того нет (какая она фея чистоты!). Я еще раз перебрала комод. Там было только белье и трикотаж. Далее – раздвижной шкаф-купе. Здесь висела дубленка (Таисия, очевидно, принадлежала к тому толстому культурному слою, на которую проповеди зоозащитников не действуют), две теплые куртки, одна – потоньше, другая – потолще, еще модное пальто и что-то вроде плаща. Были еще брючный костюм, пара жакетов (эта форма женской одежды всегда вызывала во мне стойкую неприязнь), брюки разной степени строгостилегкомыслия, несколько пар джинсов. На верхней полке обнаружились шапки, сложенные стопочкой шарфы и платочки. Еще были блузки, какие-то свитера, несколько милых летних платьев и одно вечернее. Одно летнее мне настолько понравилось, что захотелось немедленно его примерить, но я сдержалась. Это было бы уж совсем нехорошо. Я понимаю – взять футболку и трикотажные штанишки от нужды. Но одевать хозяйкины вещи ради забавы – нет.
Все, что я находила на вешалке или на полках, я проверяла на наличие карманов. Но ничего ценного, кроме старых чеков, автобусных билетиков, конфет-сосулек, начатых упаковок жвачки или монеток, мне не попалось. В нижнем ящике шкафа я нашла роликовые коньки в коробке (то ли их купили недавно, то ли редко использовали – они были почти новые), в похожей коробке – обычные коньки. Я заглянула на шкаф – пусто, чисто. Перевернула две лубочные картинки в рамках на стене (фотографии тигрицы с тигрятами и роскошного водопада) – а нет ли за ними тайника? – потом попробовала даже разобрать их на части. Проверила, не отгибается ли где-нибудь ковролин. Отодвинула и вновь придвинула на место комод. Тумбочку я оставила на сладкое – ввиду своей интимности она казалась мне весьма перспективной с точки зрения укрывания чего-то ценного. Там действительно оказалась целая коллекция того, что женщинам приятно рассматривать и перебирать в руках – куча косметики, бижутерия (но не драгоценности), всякие мелочи вроде брелоков и ручных часиков. Тут же были зарядные устройства и проводки для гаджетов. Но стоящего ничего не было.
После этого я решилась перебрать комнату-туристского-барахла. Особого эстетического удовольствия она во мне не вызывала, поэтому хотелось покончить с ней поскорее. Все эти разноцветные мягкие цилиндрики, которые являли собой спальники, убранные в чехлы пуховые куртки, палатки – они навевали скуку. Хотя для увлеченного походника, наверное, они воплощали самый изысканный стиль. Я мужественно извлекала из каждой торбочки очередную груду синтетической материи, разворачивала, просматривала – и с трудом запихивала назад. Уфф, вроде бы все. Я убедилась, что между лыжами ничего нет, внутри велосипеда – скорее всего, тоже ничего (не знаю, можно ли спрятать что-то внутрь трубок рамы). На всякий случай я перебрала книги. Между страниц, увы, тоже не оказалось ничего примечательного. Пара закладок, старая квитанция – и все. Единственное, что я от безрыбья внесла в список претендентов на «тайну Николая», было издание оперы «Фауст» 1899 года. В отличном, кстати, состоянии. Нотные листы были до того белые и гладкие, что казалось, их вообще не открывали после печати. Откуда она здесь взялась и кому принадлежала, непонятно. Даже в контексте других книг опера была чужеродным элементом. Если предполагать, что в комнате хранилось все приданое бывшего тасиного друга, то фолиант тоже мог принадлежать ему. Но других нот я не нашла, равно как и другого книжного антиквариата. Может, Николая интересовал именно «Фауст»? На всякий случай я перелистнула все страницы. Восхитительная сохранность, только что из типографии. И, разумеется, никаких закладок и таинственных писем. Видимо, тут все. Переходим в гостиную.
В гостиной я надеялась на более щедрый улов, хотя бы за счет многочисленных шкатулочек, украшавших полки стеллажей. До этого, как ты помнишь, я исследовала, и то мельком, лишь шкатулку с украшениями. Ну и ту, где хранились деньги. Теперь я перерыла все. Обнаружилось несколько ювелирных изделий, которые с известной натяжкой можно было бы отнести к разряду «драгоценности»: во всяком случае, там имелись вправленные в золото прозрачные бесцветные камушки. Может быть, бриллианты? Я, правда, думала, что их хранят не столь легкомысленно. Если не в сейф, то хотя бы в незаметное место убирают, собираясь надолго покинуть квартиру… Впрочем, если Тася не планировала никуда уезжать, и ее исчезновение – полностью дело рук Николая, то возможно, что это и бриллианты. Еще я нашла несколько банковских карточек. Сначала я было обрадовалась, подумав, что теперь смогу платить за еду и все прочее через интернет. А потом вспомнила, что у меня нет важнейшего компонента для таких оплат – мобильного телефона. Ну да, там же нужно получать на телефон пароль, потом его вводить… короче, ничего не получится. Мелькнула мысль, а не купить ли мне телефон: ну, тоже в каком-нибудь интернет-магазине, уговорив принять оплату наличными при доставке. Потом решила, что, во-первых, на такое я никого не уговорю. А во-вторых, подобная растрата тасиных денег будет уже форменным воровством. Потому что без мобильника преспокойно можно жить, в отличие от еды, и никакого морального права обкрадывать ее еще на тысячу рублей (да и найду ли я такой дешевый телефон через интернет?) я не имею. К тому же, обкрадывая ее, я обкрадываю также и себя. Ведь наличность в шкатулке – это пока все, что у меня есть. И моя задача – растянуть этот ресурс как можно дольше. Способов пополнить бюджет я пока не нашла.
Я взглянула в окно и только сейчас заметила, что на улице наступила настоящая осень: две женщины шли в куртках и шапках. Даже если исключить мою фобию внешнего мира (сейчас, правда, это состояние немного отступило – наверное, перед лицом реальной опасности в лице Николая), то мне правда некуда идти.
С перерывами я рылась в вещах до вечера. Кроме «Фауста», горсти ювелирных изделий и банковских карточек мне не попалось ничего, что внешне подходило бы под определение ценностей. На всякий случай и изучила всю посуду на кухне, заглянула в каждую пустую банку, в каждую щель между стенами и мебелью. Итоговый вывод состоял из трех вариантов: а) – здесь действительно нет ничего стоящего, б) – Николай охотится именно на эти невнятные побрякушки, в) – здесь есть что-то ценное, но я, к несчастью, не могу его обнаружить. Например, это считавшийся утраченным еще 400 лет назад один из рисунков Леонардо да Винчи, который спрятан в этой квартире в конверте под обоями или под напольным покрытием. Если это так, то я бессильна. И «г» – вариант, немного пересекающийся с п. «в». Это нечто, что не является ценностью в общепринятом смысле. Рисунок Леонардо, например, может не выглядеть, как ценность, но тем не менее он является таковой почти для всех представителей так называемого цивилизованного мира. Почти все знают, что его можно очень дорого продать. А вот, например, несколько листков с подписями и печатями, имеющих скучный канцелярский вид, на самом деле могут представляют собой весомое доказательство офшорных владений какого-нибудь крупного сановника. Тут я опять-таки бессильна: Николай знает, что нужно искать, а я – нет.
Закончила я уже в сумерках. День, непривычно проведенный в трудах, усилил удовольствие от отдыха. Предвкушая продолжение литературных опытов за ноутбуком, я сидела на кухне и пила чай с бутербродами. И вдруг, кинув рассеянный взгляд за окно, я увидела его. Николай стоял на противоположной стороне дворового проезда, глядя прямо на меня и ничуть не скрываясь: наоборот, он намеренно встал так, чтобы я его увидела. Я инстинктивно отшатнулась, но затем снова медленно повернула голову в его сторону. Видимо, удостоверясь, что я оправилась от первого ужаса и хорошо его вижу, он медленно поднял руку вверх, а затем направил ее вперед, показывая мне на подъезд. Что, что там? Там стоит спецназ, готовый выломать все двери и схватить меня?! Я не шевелилась и не дышала. Николая сдвинулся с места и пошел по направлению к подъезду. Я подскочила к окну и провожала его глазами, пока козырек не скрыл его из виду. Что он хочет сказать? У него есть ключ?! Он сейчас ворвется сюда и убьет меня?!
Я бросилась в прихожую. Не веря в силу цепочки, прижалась что было силы к двери. Нет, у меня не хватит сил удержать! Кинулась к одежному шкафу и попыталась подвинуть его к двери. Не получается! Я снова навалилась на дверь. Нет, нет, не надо!! Пожалуйста, не сейчас! Потом, но не сейчас! Внизу на лестнице слышались поднимающиеся шаги. Сейчас он подойдет. Позвонит или сразу вставит ключ? Он один или их много?
Шаги, правда, слышались одиночные. Вдруг они затихли где-то внизу, как будто ниже этажом. Тишина… или нет, какое-то шуршанье. Они возобновились! Шаг, другой, третий, четвертый… Но что это? Они вроде бы слышны все хуже. Он спускается! Не может быть, он спускается!! Вот трель домофона при открываемой двери, вот она хлопнула! Спасибо, милый, спасибо!! Ты согласился пока меня не мучить… Еще несколько минут, трясясь, я просидела под дверью. Оказывается, я сползла на бессильных ногах вниз, на пол. С трудом поднявшись, я заставила себя осторожно выглянуть в глазок. Пусто. И тихо. Я медленно прокралась на кухню. Двор под окнами тоже был пустым. Но стоило мне встать вплотную к окну, как Николай снова появился внизу – откуда-то сбоку. Его лицо не было ни злобным, ни угрожающим: сверху мне показалось, что у него серьезно-внимательное выражение ученого, решающего какую-то сложную задачу. Убедившись, что я хорошо его вижу, он снова стал делать мне знаки, показывая в сторону подъезда. Потом показал руками немного выше, но не на мое окно. Он явно пытался мне что-то объяснить. Наконец поднял руки ладонями вперед, изобразив жест «спокойно, спокойно», после чего медленно пошел прочь, поначалу даже пятясь задом. И скрылся. Я еще некоторое время постояла у окна, не зная, что делать и думать.
Что все это значит? Чего мне теперь бояться? Что он делал в подъезде? Почему он показывал туда руками? Там что-то есть для меня? Он что-то мне оставил? Боже, ну конечно – почтовый ящик. Он хотел сказать, что что-то туда положил. А! Он хочет выманить меня из квартиры!! Он никуда не ушел, он будет ждать меня там. Стоит мне спуститься к почтовым ящикам – нет, стоит мне только высунуть нос из квартиры, как он неизвестно откуда появится, и тогда… убьет? Все может быть. Но нет, я не дура, я не клюну на эту уловку! Я никуда не спущусь!
До ночи я сидела в гостиной, пытаясь то читать, то писать. Но отвлечься не получалось. Иногда я осторожно, сбоку, подходила то к одному, то к другому окну в разных комнатах. Но Николая не было видно. А вдруг он подложил в почтовый ящик взрывчатку? И дом взлетит на воздух? В самом деле, он отчаялся забраться в квартиру и добыть то, что ему нужно, и решил просто взорвать ее! Хотя нет, скорее всего, в почтовом ящике яд. Стоит мне сунуть туда руку, как меня сведет судорога и я умру в страшных мучениях. Или там конвертик со спорами сибирской язвы…
В конце концов усталость дала себя знать. Я решила лечь, не раздеваясь и обойдясь без гигиенических процедур – не было сил. Уже собираясь улечься, я надумала напоследок еще раз взглянуть в кухонное окно. Не включая света в кухне, в темноте я подошла и обомлела: на асфальте, перед рядком припаркованных машин большими толстыми буквами было написано «ЗАПИСКА В ЯЩИКЕ». Это явно предназначалось мне. Он хочет, чтобы я обязательно залезла в ящик. Значит, мне ни в коем случае не нужно этого делать! Эта настойчивость выдает его волнение. Он чувствует, что проигрывает и начинает нервничать, срываться. Но почему он так торопится? От того ли, что предмет, который он так алчет добыть из квартиры, скоропортящийся? Но что же это тогда такое? Или он знает, что Тася вот-вот вернется? Тогда все очень плохо для меня. Или ему просто позарез нужны деньги (например, он банальный наркоман), а самый простой способ их добыть находится здесь, в тасиных побрякушках (может, это все-таки редкие бриллианты?).
Я лежала и думала, что сейчас самым лучшим для меня было бы, если бы Тася была мертва. Тогда я смогла бы уснуть, а не дрожать, что ее ключ вот-вот лязгнет в двери. Я мысленно попросила у нее за это прощения. А еще попросила, чтобы она все-таки отложила свое возвращение на пару деньков. Тогда уж я наберусь сил, и …
…Утром шел дождь, настоящий холодный осенний дождь. В первые мгновения после пробуждения было так уютно смотреть на него из окна теплой и сухой квартиры. Но тут я все вспомнила. Быстро подошла и посмотрела вниз. Буквы на асфальте сильно расплылись – видимо, были написаны мелом. Но прочитать было можно. Ага, не надейся! Я не подойду к ящикам!
Я долго, почти час, занималась физкультурой, вспомнив все известные упражнения и в изнеможении повторив их по три круга. Потом с аппетитом поела (я прикинула, что припасов должно хватить на неделю, а там можно будет снова заказать доставку – авось, к тому времени Николай сдастся и уйдет, а Тася, наоборот, не объявится). Потом ощутила вдохновение и поспешила сделать наброски к эссе об эволюции идеи добра и зла до и после христианства. Я давно покушалась на эту тему: моя идея состояла в том, что зло в постхристианскую эпоху стало как бы «злее», потому что изысканней, изворотливей и подлее. До христианства оно было детски-простодушным. А теперь ему приходится адаптироваться к сложным моральным нормам, которых раньше не было, обходить их, а главное – мимикрировать под них. Ранее я никогда не замахивалась на столь высокие предметы, считая их привилегией специально обученных интернет-мыслителей, которые, вероятно, рождаются уверенными в своей мудрости. Я была в ней совершенно не уверена, но сегодня утром на душе полегчало, и это придало мне смелости. Правда, я быстро утомилась. Закрыв файл с начатым текстом, я решила позволить себе в качестве отдыха немного легкомысленной прогулки по «Вконтакте». Право же, бояться неизведанного мне больше не приходится: теперь я все выяснила. Или почти все. Я открыла тасин аккаунт и убедилась, что в нем за прошедшее время не произошло никаких изменений. Все на месте, даже фото Николая. Странно, что он не пользуется возможностью пощекотать мне нервы. Неужто он правда сдался?
ebooksa