– Не сквернословь! – прикрикнул Выдра. – Лес добро и жизнь несет!
– Так это смотря кому, – возразил Калуга, приподнимая ворох смятых покрывал на печке и заглядывая под них.
Я приоткрыл дверь, заглянул, потом распахнул и шагнул в комнату. Здесь пахло еще более кисло, застойно, а посреди комнаты на стуле сидел седой человек, в рабочей спецовке, заляпанной машинным маслом. Морщинистое лицо, щетина, грязные ботинки, один каши просит. Правая рука свесилась, левая лежит на коленях. Он сидел и смотрел на меня. Стеклá в окне позади него не было, задувавший ветерок шевелил редкие волосы.
– Механик! – позвал я, шагнув к нему. Он молчал и смотрел. И вроде не мертвый, но такой… как чучело.
– Эй, вот он! – повысил я голос. Из гостиной донесся ответ Калуги, шорох половиков под ногами. Я шагнул ближе к хозяину и слегка толкнул его в грудь стволом «Карбайна».
Наверное, не стоило этого делать. То есть точно не стоило. А с другой стороны, хорошо, что стволом ткнул, не рукой.
Тело его рассыпалось. Просто распалось ошметками, влажными брусками, часть упала на пол, другие остались лежать на стуле. С гудением из них взвился густой, темный, поблескивающий золотистыми крапинками рой.
Пчелы! Лесные пчелы-убийцы – вот чей слабый аромат я ощутил, войдя сюда! Те самые пчелы, которых с помощью феромонного манка я приманил к мосту, где должна была проехать банда Метиса… Обычные-то пчелы никак не пахнут, во всяком случае, для человека это неощутимо, но вот у лесных насекомых-мутантов есть свой запах.
Я отпрянул, заорал:
– Пчелы! Прячемся!!!
В доме Механика были стекла, не во всех окнах, но были, а значит, единственный способ спастись – спрятаться в другом помещении, потому что снаружи нам конец.
Выяснилось, что Калуга первым сунулся за мной в комнату. И теперь, развернувшись, я налетел на него. Толкнул, прокричал: «Прячься!», а из-за моей спины уже лился громкий гул, и затылком я чувствовал рой прямо позади себя. Волосы зашевелились, между лопаток засвербело – сейчас ужалят!
Выдра, показав чудеса прыти, первым нырнул во вторую дверь. Я сильно толкнул Калугу, и он, пробежав через комнату, влетел следом головой вперед. За ним прыгнул Лютик, а я, взяв с места приличный разбег, споткнулся о половик, скомканный бегущим Калугой, сумел сделать еще несколько шагов, кренясь вперед все сильнее, и растянулся посреди гостиной, лицом в земляной пол. Гудение роя накрыло меня. Все, приплыл! Зажмурился, сжался – это была рефлекторная и совершенно бессмысленная реакция, сейчас сотни ядовитых жал вопьются в меня…
Стукнула дверь. Донеслись голоса, приглушенные выкрики. Гудение стало совсем громким, будто я сунул голову в улей, потом немного стихло и сделалось более равномерным, спокойным. Я лежал, не находя в себе смелости поднять голову и оглядеться, зажмурившись и закусив губу. Лежал и, Лес мне в душу, недоумевал. В полной растерянности лежал, задавая сам себе один-единственный вопрос:
А они не кусали. Ну, не кусали, мать их, то есть королеву-матку их! Летали надо мной, жужжали о чем-то своем, но не кусали. В конце концов, лежать мне надоело, я сначала открыл глаза, затем поднял голову, потом медленно перевернулся на бок, а после и на спину. Поглядел в низкий потолок. Подтянул к себе валяющееся неподалеку оружие, накинул на плечо ремешок. Сел – очень медленно, очень осторожно, – потом встал.
Часть пчел носилась по комнате, другие вылетели через раскрытую дверь. Они вились вокруг, гудели над головой, возле лица. Не то чтобы совсем не замечали – облетали, как облетают насекомые и птицы какие-то обычные препятствия, и не пытались укусить. Не пытались! Но как же так?!
Я мысленно стукнул себя кулаком по лбу. Ну, конечно! Ведь в дневнике Травника было сказано, что Темнозор делает человека невидимым для некоторых видов мутировавших насекомых. Надо было вспомнить это раньше!
Феромоны, вот в чем дело. Летучие хемосигналы, так они назывались в том справочнике по биологии, что мы с Мишей вытащили из сгоревшей библиотеки, который я почти полгода изучал, чтобы после забыть за ненадобностью три четверти того, что там говорилось, но кое-что все же запомнить… Феромоны влияют на поведение многих животных. И насекомых.
Я теперь не так пахну. Тоник что-то изменил в метаболизме – и лесные пчелы-убийцы больше не нападают на меня. После зрения это второе, что «поправило» во мне созданное Травником вещество, которое на самом деле придумал мой отец, во всяком случае, так было сказано в дневнике. Но ведь я вколол себе только один тоник: Темнозор. Зеленый. Есть еще красный и черный: Мутагон и Антилес. Как же действуют они, что со мной сделают, в кого меня превратят, если найду их и использую вслед за первым?