Заживо в темноте

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вот тут вы правы! – Тейтум взял еще одну страницу, проглядел ее. – Нравится мне вот эта пометка: «Этот раздел переработать, слишком банально». Должен признаться, с вашей оценкой я согласен. Кроме того, вы делаете ошибку в слове «диссонанс» – правильно пишется с двумя «с».

И эта страница отправилась путем всех предыдущих. Прескотт по-прежнему «держал лицо», однако по легкому, почти незаметному изменению позы Тейтум безошибочно ощущал, что тот напряжен. Все-таки действует! Но долго ли еще придется ходить вокруг него, прежде чем он заговорит?

– Насколько мы можем судить, копий вашей автобиографии не существует. Криминалисты, конечно, ищут, но я уверен, что это единственный экземпляр. На столе у вас мы нашли пачку бумаги в пятьсот листов, наполовину опустевшую. Рукопись составляет – точнее, составляла – двести тридцать листов. Через двойной интервал – оставили место для пометок, верно? – Тейтум сунул в измельчитель следующую страницу. – Да, только одна копия. Не считая той, что в компьютере. – Отложив рукопись, он повернулся к ноутбуку. – Вот она. Файл, как вы, наверное, помните, называется «Время подумать». – Он щелкнул мышью по иконке. – Если я его сотру… вы сможете восстановить книгу по памяти? – Палец его застыл над клавишей «Delete».

Прошло несколько секунд. Прескотт не двигался, не произносил ни слова, лицо его было бесстрастно. Но уже не спокойно.

– Что ж, давайте проверим. – Тейтум нажал одну клавишу, затем вторую. – «Shift», «Delete». Или, может, достанем ее из «корзины»?

Вот оно! Нервно дернувшиеся губы, первая вспышка гнева в глазах. Тейтум откинулся на стуле и вновь принялся отправлять бумагу в измельчитель. Теперь взгляд Прескотта не отрывался от его руки, и Тейтум понял, что не ошибся. Других экземпляров рукописи у Прескотта не было.

– Надеетесь написать книгу заново? – продолжал он. – Пытаетесь припомнить любимые абзацы? Удачные выражения? Старайтесь, Прескотт, старайтесь, – только будьте уверены, я позабочусь о том, чтобы вам нечем было писать. У вас не будет ни ручек, ни карандашей, ни даже гребаных цветных мелков. Что до бумаги – вы даже почтовой открытки не получите! Не получите туалетной бумаги – будете подтираться пальцами! Ваша автобиография никогда не увидит света дня, если я не получу то, что мне нужно.

Еще страница. И еще. И еще.

– Где. Зои. Бентли.

Прескотт стиснул челюсти, словно заставлял себя молчать.

– В вашем компьютере остались следы покупки. В воскресенье вы заказали в интернет-магазине усилитель сотового сигнала. Зачем? Что это за место, в котором нужен усилитель?

Нет ответа.

«Еще немного! Ну же! Зои, держись!»

– А знаете? – вдруг просияв, заговорил Тейтум. – Я ведь так и не рассказал о самой любопытной детали вашего профиля. Об этом догадалась Зои, а побывав у вас дома и порывшись в вашей библиотеке, я понял, что она попала в точку. Дома у вас хранятся медицинские справочники и книги о серийных убийцах. И еще книга под названием «Заживо погребенные»: не нужно открывать, чтобы догадаться, что в ней вызвало ваше любопытство.

– И что с того? – оскалился Прескотт. – Я читал о том, что меня интересует.

– Знаете, чего не хватает в вашей библиотеке? Я не нашел там ни одной книги о Шредингере, физике или квантовой механике. Ничего по философии, социологии или психологии. Даже ни одной брошюрки об умственном и нравственном упадке человечества. Как будто на самом деле все это вам совсем не интересно. Странно, правда?

Прескотт не отвечал.

– Позвольте, я прочту вам кое-что из заметок Зои. – Тейтум отложил листы рукописи, пододвинул к себе блокнот, полистал. – «Неизвестный одержим своей миссией, своей целью. Он хочет верить, что именно это движет им и побуждает убивать. Ради этого он создал сайт, ради этого транслирует видео, себя называет Шредингером, а свои убийства – “экспериментами”. Но все это ложь, которой он обманывает самого себя».

Тейтум поднял глаза, встретился взглядом с Прескоттом и продолжал читать:

– «Истина в том, что всех этих женщин неизвестный убил лишь по одной причине. Закапывание женщин живьем его сексуально возбуждает. А “миссия” – просто ширма, призванная избавить его от невыносимого стыда».