Атмосфера

Представляешь, от меня скрывали, никто мне не говорил, а мой дорогой супруг уже сутки сидит у Ефимова в КПЗ.

Твой супруг? – переспросила как всегда основательно соображающая Полина.

Ну, не муж, жених, ну не жених еще, да какая разница? Мадьярова посадили!

За что?

Откуда я знаю? Да какое это имеет значение? Сперва обвенчали бы, как положено, а потом бы уж и сажали, раз приспичело. Ефимов этот! Тьфу! Я вот сейчас отцу позвоню! Пусть гонит этого врага семьи и браков взашей!

Полина вытерла руки об инклюзивный передник и стараясь не наступать на разбросанную картошку, шагнула к подруге.

Она взяла ее руки в свои и ласково сказала – обожди. Если Мадьяров не твой жених, так почему ты так убиваешься? А если он твой жених, то так ли тебе необходим такой жених, который мало тебе совсем не знаком, так теперь еще и в тюрьме сидит?

В КПЗ.

Ну, в КПЗ. Нет, он может оказаться совсем неплохим парнем, но тебе не кажется, что это уже через чур? По-моему, брак, к которому ты так стремишься – это не веселая беготня, не игра, а, извини за занудство – очень серьезная вещь – ответственность, дети. А ты поставила себе какую-то забавную цель и все никак не останавливаешься. Пойми, сейчас это уже так не смешно, как было в начале.

Это ты ничего не понимаешь. Зэками вон многие женщины не брезгуют. Пишут им со свободы. Зэки это очень ценят. Выходят из тюрьмы и женятся на них. Точно! Как вовремя я об этом вспомнила. Пожалуй, подожду просить отца Ефимова увольнять. Пусть лучше записку моему любимому передаст. Как она… ммм… Малява. Точно! Ну, пока. И Неллька унеслась, не забыл пихнуть у порога недовольно звякнувшие часы

Полина всплеснула руками – ну что с ней поделаешь?

* * *

Сержант Ерофеев прошел почти через весь город на север, в его крайный район, заслуженно называемом Раздолье, где частные домики уже не толпились в городской тесноте, где на заливный лугах Шустринки уютно хрумкали травой коровы. Вот впереди и дальняя улочка, где в самом крайнем, стоящим на отшибе доме, жила цель его пешеходной прогулки – молочница.

Ерофеев пересек Пасечную, прошел Медовым переулком, оглядывая окрестности в поисках статной пожилой женщины. Но молочница, которую все звали тетей Нюшей, находилась сейчас именно в том месте, в котором как можно чаще стремятся находиться все хорошие молочницы – возле своей коровы. Ее доенная по часам Зорька – городская рекордсменка стояла в чистом коровнике, на только что поменянной подстилке и чувствовала себя, по всему видя, замечательно.

Теть Нюшь – нам бы поговорить.

А, милок, заходи, хочешь парного молочка?

Не, спасибо. Пойдем куда-нибудь присядем?

А чего ж с хорошим человеком не поболтать. Иди в залу. Я щас.

Следующие полтора часа Ерофеев слушал тетю Нюшу – женщину работящую и во всех отношениях достойную, только, к сожалению, ничего толком не сумевшую сообщить по поводу интересующего Ерофеева дела.

Немец, по словам опрашиваемой, был с ней всегда вежлив и всегда платил за молоко за день вперед, иногда она крупные деньги ему в городе разменивала. Он никогда не заставлял себя ждать. И всегда калитка в заборе к ее приходу была уже открыта. Немец же поджидал ее в холле дома со вчерашней литровой банкой в руках. И у них тут же на пороге происходил обмен банок пустую на полную. Правда использованную банку немец никогда не мыл. И тетя Нюша тратила дома лишнее время на отдирание с горлышки банки засохшего желтого жира.