— Веди, Петровна, — бодро командую я, — будем порядок наводить.
— Вот молодец, — повеселела старушка. — А, может, милицию всё-таки вызовем? Он же совсем невменяемый. Литр водки в себя влил, не меньше. Глаза оловянные, морда зверская, в руке нож.
— Идем, — беру старушку под руку, — попробуем без милиции обойтись.
Вообще-то по уму надо всё-таки милицию вызвать. Самому в разборки с алкашом лучше не лезть. Останавливают два обстоятельства. Первое — не люблю лишний раз общаться с работниками правоохранительных органов. Я — судимый, Паша, похоже, тоже. Хрен их знает, что милиционерам в голову взбредет. Привлекать к себе их внимание не хочется.
Второе и самое важное обстоятельство — если вызову ментов, в будущем будут серьезные проблемы. Во-первых, об этом быстро узнают все окружающие. Местный телеграф в лице бабушек-сплетниц работает оперативно. А у меня ещё на носу встреча с отмороженными дружками — урками. После такого они сто процентов заявят, что я ссучился. И не только они. Как я понял, у бывшего хозяина тела много знакомств и связей среди блатных. Какие ещё будут последствия сдачи ментам отчима, даже предсказать трудно. Ясно одно — они обязательно наступят и, скорее всего, очень трагичные для меня. Поэтому, нафиг, нафиг, сам справлюсь.
Поднимаемся с Петровной в квартиру. У знакомой двери, прикладываю палец к губам, прося бабулю молчать. Она понятливо кивает. Прижимаюсь к дерматиновой поверхности и прислушиваюсь. Никаких звуков. Вставляю ключ в дверь, и осторожно поворачиваю на пару оборотов. Замок громко клацает, выдавая меня с головой. По-прежнему, никаких шумов не слышу.
Открываю дверь. В коридоре никого. Кроме валяющейся табуретки. Беру её в руку и осторожно заглядываю на кухню. Там настоящий разгром. Осколки тарелок, лужа, вытекшая из опрокинутой и чудом не разбившейся вазы, разбросанные мочалки, размазанная по полу гречка и капли майонеза. Такое впечатление, что тут пировало стадо свиней.
Отчим сидит у стола, привалившись к стенке, глаза прикрыты. Рядом стакан и полупустая бутылка «Пшеничной». Как всегда, «папаша» в серой от грязи майке и поношенных трениках. Внезапно Пашка открывает глаза и видит мою физиономию.
— Что, сука, разбираться пришёл? — рычит он. Волосатая лапа сгребает со столешницы нож. Пашка начинает подниматься с угрожающим видом. Отчима шатает, он опирается ладонью на столешницу. Это мне и надо. Быстро хватаю его за запястье, рву на себя. Павел с грохотом падает на стол и сразу же с размаху получает табуреткой по голове. Бью специально так, чтобы не зацепить его углом, а треснуть ребром сиденья. Удар заставляет голову алкаша дернуться. Уже находясь в состоянии грогги, отчим пробует всё-таки ткнуть в меня ножом. Получается медленно и вяло. Я ухожу чуть в сторону, опять захватываю запястье и резким рывком на излом, отправляю «папу» в полет. Ноги Пашки дернулись в воздухе, разбрасывая тапочки. Один ракетой взлетел к потолку, второй пошел на сближение с Петровной, шустро ушедшей от снаряда уклоном корпуса.
Пьяница с глухим стуком обрушивается на пол. Добавляю ему ногой по морде, резко, но аккуратно, чтобы не убить и не покалечить. Последним штрихом стал тапок шлепнувшийся на волосатую Пашкину грудь. Любитель выпить на некоторое время успокаивается в глубоком нокауте, в позе морской звезды, раскинув конечности в стороны. Из рассеченной башки тонкой струйкой течет кровь, пятная волосы.
Из комнаты вылетает матушка. Когда я её увидел, возникло острое желание выписать алкашу добавку. Губы у матери разбиты в хлам, под глазом наливается красным здоровенный синяк.
«Сволочь!», — примериваюсь ногой для очередного пинка.
— Сынок, хватит, убьешь, — родительница хватает меня за руку, оттаскивая от урода.
— И правильно сделает, — категорично заявляет бабка, — таких иродов вообще расстреливать надо!
Пашка начинает шевелиться и постанывать.
Поворачиваюсь к маме.
— Так, мать, ключи у него есть?
— Есть, — кивает родительница, — наверно, в брюках лежат.
— Ключи забираешь, все вещи этого урода выкидываешь в коридор возле двери. Он нас покидает. Пусть где хочет живет, на улице, у себя в общаге устраивается, мне пофиг. Здесь его больше не будет.
— Может, не надо так сразу выгонять? — неуверенно возразила мама, — жалко, живой человек всё-таки. И вообще…