Кингчесс

Ну, а войдя в него, он был сразу препровождён в отдельные палаты, в центре одной из которых восседал император. Он ожидал его, хмуря лицо, перечёркнутое шрамами, и устрашающе вращая яркими белками глаз.

— Долго тебя мне пришлось ожидать, тысячник Семён!

— Долгая дорога была, мой император, — поклонился в ответ тот, — не успевал я быстро. Далеко был, в центре Ливийской пустыни.

— То ведомо мне, — кивнул император, — потому ты ещё стоишь передо мною живым.

— В чём провинился я перед тобой, император? — склонил голову Семён, прижав руку к груди.

— Вина твоя, хоть и небольшая, но есть. Дошли до меня слухи, что насильничаешь и грабишь ты людишек, пускай и берберов и прочих арабов, но ведь не жалеешь их совсем, — в некоем старославянском стиле начал говорить император.

— Но ведь и они, нападая на наших переселенцев, не жалеют никого. Грабят и убивают, а женщин в полон уводят, да больше их никто и не видит там.

— И твоя правда есть, как же без этого, но больно любишь ты это занятие, Семён. Людишек-то мучать. Не хорошо это, неправильно.

— Кто бы говорил, — промелькнуло в голове у Семёна, — но вслух он ничего не сказал. Своя голова была ему ещё нужна, а после этих слов её можно было и лишиться.

— Есть у меня для тебя дело, как раз под твой характер. Дело тайное и сложное, но и награда будет царской. Но не простое это дело, много сил и людей оно требует. Да и не знаю, справишься ли ты с ним, Семён?

— Я-то и не справлюсь? Я в огне не горел, все пустыни прошёл, без воды выжил, славу, деньги, всё имел, и я не смогу! Вы шутите, государь!

— А раз ты прошёл всё, что же тебя держит возле меня? Злата, серебра у тебя много, да, наверное, припрятано в укромных местах по всей земле. Тогда зачем ещё служишь мне, давно бы ушёл на покой, или тебе власти хочется? Власть, она почище денег к себе приманивает. Да и где власть, там и деньги завсегда будут!

— Что верно, то верно, — согласился с императором вполголоса Семён. — Да токмо меня не сама власть притягивает, али деньги. Слава больше всего люба мне. Чтобы знали меня во всём людском мире, помнили обо мне и боялись меня. А где, как ни у тебя, такой славы приобрести? Твоя-то слава пуще тебя впереди бежит! — и он кивнул на прислонённое к трону копьё с мрачным бунчуком из засушенных змей.

— Гм, не ожидал я от тебя такого ответа, всякое думал, но чтобы ради славы ты такое делал, то впервые слышу! Но и слава у тебя специфическая, разбойничья. Не каждому такой славы охота!

— А я и не все! На всех мне с высоты верблюда и на длину его плевка всё равно.

— То так. В каждой избушке свои погремушки. Но мои планы относительно тебя это не изменит, а наоборот, легче тебе будет выполнить задание мое, коли так. А сейчас пойдём за мной. Не всё можно и стенам моего дворца поведать. У всего есть уши, а людские сильнее всего. Пойдём за мной в лабораторию мою, там обо всём и поговорим. И чужих ушей, окромя наших, там нет. Да и стены там… совсем другие, — сказал и усмехнулся своим мыслям император.

Об этой, так сказать, лаборатории, Семён был наслышан. Немало людей туда заходило, а возвращалось в разы меньше, а и те, что возвращались, не всегда и года после того прожили. Не лаборатория то была, а тайное капище мёртвых Богов. Тех, о которых знал только Мамба, а остальные даже слыхом не слыхивали, и видеть не видели.

Что там ожидало, Семен не знал, да и знать не хотел. Не нужна императору была его гибель. Хотел бы, давно уже убил, аль замучил, это за Мамбой бы не заржавело.

Выйдя из палат дворца, они быстро подошли к подвалу, вход в который охраняли двое страхолюдных негроидов, с абсолютно равнодушными лицами, одетые в национальную одежду и вооружённые до зубов.

Внутри ожидаемо оказалось очень мрачно, но чисто. Нигде не скалились человеческие или звериные черепа, не лежали мумии и не свисали со стен скелеты. Освещение поддерживалось факелами, да чашами, в которых горело масло, источая странную смесь благовоний и травяной свежести, пропитавшей всё помещение.