В чужом обличье,

— Благодарю, Спаситель, — Агата утёрла выступившую в уголке глаза слезу.

Она медленно коснулась груди, затем лба, а затем прикрепленной в углу иконки. И счастливо улыбнулась.

Перед ней снова лежал путь, на который в равной степени толкали и сердце, и разум. Перед ней снова лежала свобода.

Интерлюдия 7

Тадеуш Войцеховский

Возроптали тогда люди, не видя дороги в темноте, но сказал им Спаситель: «Что ропщете вы, ведь и без того вы блуждали в потемках, не зная, куда идти». Взмолились к нему люди: «Освети нам дорогу!» И ответил им Спаситель, что не в силах его развеять тьму заблуждений, лености и рабства и что невозможно спасти того, кто не хочет сам спастись. И еще сказал Спаситель, что те, кто хочет спастись, должны возжелать свободы, разжечь огонь в груди и осветить им путь остальным. Молчали люди, не зная, что сказать, но нашлись среди них те, кто понял слова Спасителя, что нет ничего дороже свободы, что жизнь за нее лишь малая цена, и вспыхнули огни среди тьмы. Запылал маяк надежды, составленный из горящих людских сердец, и тьма, насланная демонами, рассеялась…

— Охо-хо, грехи мои тяжкие, — пробормотал Тадеуш, ощущая, как слова «Повести об Исходе» расплываются перед глазами.

Поднял голову, заметив, что незаметно сгустились сумерки, словно тьма, насланная демонами. Но тогда люди смогли сбежать, ушли, ведомые Спасителем, а что делать ему? Поддался соблазну денег, продал свободу, да ладно бы свою — дочери! Забыл заветы Спасителя, уговорил сам себя, что любимой Агате будет хорошо с Вашневским, будет на серебре есть, на золоте ездить.

— По делам и расплата, — проворчал он.

— Е-эдут! Е-эду-ут! — прорезал сумерки хриплый голос Венцека.

Откинув в сторону религиозные философствования, Тадеуш схватил со стула кольчугу, сдёрнул со стены потёртый пояс с верной саблей и, на ходу просовывая руку в гибкий стальной рукав, бросился на двор.

Двор его дома стал в последнее время куда более многолюден, но такие изменения произошли не от хорошей жизни. Слишком много хуторов и деревенек, стоящих на землях Войцеховских, были в последнее время преданы огню и мечу «неизвестными разбойниками». На ранее богатых и привольных землях теперь жили лишь призраки прошлого. Живого, правильного прошлого, в котором все было хорошо… пока он не отступил от заветов. И мало того что отступил, так еще и упорствовал в своей гордыне, не иначе как нашёптанной демонами. На дочь гневался, даже в Вагрант поехал, чтобы силой её принудить к несвободе.

— Пан Тадеуш, — поднялся с завалинки верный холоп.

— Что там, Матеуш? — поинтересовался пан Войцеховский, опоясываясь саблей.

— Сей же час и узнаем, пан, — старик затянулся едким дымом и крикнул: — Венцек! Чего углядел?

— Пятеро всядников! С оружием, четверо в броне! Остановились! Один, который без брони, сюда едет!

Тадеуш огляделся, но сумерки скрадывали всё. Дворня попряталась, немногие мужчины торопливо вооружались и привычно разбегались по местам за забором. — Вижу! — крикнул Венцек. — Не узнаю всадника, не Вашневских он холопов, другой кто-то!

— Заблудился, должно быть, — вздохнул Тадеуш.

Никто к нему не ездил, соседи шарахались, как от чумного. Тадеуш не роптал, признавая справедливость наказания за демонские мысли и поступки. Только молился, чтобы с дочкой всё было хорошо. Помочь ей он, увы, ничем не мог: ни денег, ни влияния, дворни и той почти не осталось. Не Зосю же немую дочери в услужение отправлять?

— Доброго вам вечера, почтенные! — раздался голос, и в проёме ворот появилась тень всадника на коне. — Верно ли мне сказывали, что здесь я смогу найти домула Тадеуша Войцеховского?