Полнолуние

К тем мужчинам, с которыми она после развода с отцом пыталась заводить знакомство, Илья всегда относился, как он сам признавал, настороженно, хотя на самом деле никакой настороженностью тут и не пахло. Это была самая обыкновенная, причем почти нескрываемая неприязнь, совершенно независящая от столь малозначительных факторов, как внешность, черты характера новоявленного ухажера или его отношение к матери Ильи. О том, как мать относится к пытающимся ухаживать за ней мужчинам, Илья старался даже не думать, ибо совершенно нет смысла думать о том, что абсолютно недопустимо. В конце концов, ну как мать может относиться к посторонним, уже немолодым мужчинам, когда у нее есть такой замечательный сын, как Илья, которому так приятно посвящать все свое свободное время, а кроме того, есть отец, который точно так же мог бы сидеть сейчас на кухне и улыбаться, глядя на Лунина, если бы не…

Что именно препятствовало родительскому воссоединению, Илья сформулировать затруднялся, но был совершенно уверен, что одно из таких препятствий как раз сейчас, нагло заняв его, Илюшино место у окна, поедало приготовленный матерью, судя по запаху, только что из духовки, пирог с яблоками. Более того, это неприятное существо съело уголок, а ведь всем известно, что угловой кусочек, у которого пропеченная корочка не с одной стороны, как у всех, а с двух — самый вкусный, и достаются эти кусочки всегда только ему, любимому и единственному сынульке.

— А что это ты так рано? — Хлопотавшая у плиты мать обернулась к Илье и сделала шаг ему навстречу, намереваясь поцеловать.

— Физичка заболела, — буркнул Лунин, уклоняясь от материнских объятий. Схватив со стола один из еще уцелевших уголков яблочного пирога, он выскочил из кухни обратно в прихожую. Кое-как натянув кроссовки, он крикнул, не скрывая обиды в голосе: — Я — гулять. Надеюсь, когда приду, поесть нормально можно будет.

На его языке «нормально» означало вдвоем. Он знал, что мать его прекрасно понимает, и очень надеялся, что сидящее в углу нечто поймет тоже.

Как вскоре выяснилось, «нечто» было не таким уж понятливым, вернее, оно, это «нечто», все понимало, но совершенно игнорировало мнение Ильи о том, стоит ли кому-либо посещать квартиру Луниных, сидеть у окна на кухне и пользоваться пультом от телевизора. Ко всем своим прочим недостаткам, «нечто» являлось обладателем странно звучащего, казавшегося Илье совершенно нелепым, сочетания имени и отчества Руслан Евсеевич и имело внешность, поразительно сходную с одним из пролетарских вождей (впрочем, спустя некоторое время одним из пролетариев и убитым) Львом Давидовичем Троцким. Узкое, сухое лицо, прямой, с широкими крыльями нос, под которым топорщилась полоска неестественно темных, должно быть, подкрашенных усов, совершенно некрасивая треугольная бороденка, обращенная острым концом вниз, волнистые с легкой проседью волосы, зачесанные назад и открывающие непомерно высокий лоб, пересеченный уходящей к переносице складкой. Карие глаза, которые, как казалось Лунину, всегда смотрели на него со смесью насмешки и сожаления сквозь толстые линзы очков в дорогой позолоченной, а быть может, и золотой оправе. В общем, вылитый Троцкий. Или, быть может, Калинин. Глядя на черно-белые фотографии в учебнике истории, Илья раз за разом приходил к выводу, что оба пламенных революционера были почти неотличимы друг от друга, разве что у Михаила Ивановича взгляд был всегда другой, какой-то испуганный, что ли, затравленный.

Работал Лев Давидович, то есть Руслан Евсеевич, как и мама Лунина, обычным учителем, во всяком случае, Илья был в этом совершенно уверен все те несколько месяцев, с октября по март, когда он, в придачу ко всем тяготам выпускного класса, был вынужден терпеть регулярные визиты в их квартиру престарелого донжуана. В самом конце марта, в один из дней весенних каникул, отделяющих третью четверть от последнего броска к экзаменам, который вскоре должны были совершить будущие выпускники, Руслан Евсеевич, в паузе между куском творожной запеканки и глотком чая с вишневым вареньем, небрежно полюбопытствовал:

— А скажите, Илюша, каковы ваши планы на ближайшую перспективу?

— В кино пойду, — не переставая жевать, прочавкал в ответ Лунин.

— Я все же имел в виду не столь близкую перспективу, — поморщился Руслан Евсеевич, очевидно совершенно удрученный недогадливостью сына дамы его сердца. — Вы уже решили, в какое учебное заведение поступать будете по окончании школы?

— Никак мы не определимся. — Ольга Васильевна пришла на помощь Илье, напряженно уставившемуся в тарелку. — За что ни возьмись, ни к чему душа у нас не лежит.

— Я так понимаю, к службе в рядах нашей доблестной армии душа этого юноши тоже не очень-то желает возлечь, — иронично усмехнулся Троцкий.

— Говорить о присутствующих в третьем лице невежливо. — Илья на мгновение оторвался от созерцания тарелки и бросил хмурый взгляд на сидящего напротив знатока юношеских душ.

— Лучше уж поговорить сейчас о присутствующем, чем потом Ольга Васильевна два года будет причитать об отсутствующем. — На этот раз усмешка на лице Руслана Евсеевича была более откровенной. — Я могу вам, юноша, оказать некоторую протекцию в решении вопроса с поступлением. Если, конечно, вы сами этого пожелаете.

Немного поколебавшись, Илья кивнул, уставившись собеседнику в складку над переносицей.

— Вот и замечательно. — Отхлебнув чая, Руслан Евсеевич переменил позу, сев к столу боком и закинув ногу на ногу. — Вы, должно быть, уже в курсе, что я занимаюсь педагогической деятельностью?

Илья вновь молча кивнул.

— Очень хорошо. — Сделав еще один глоток, Руслан Евсеевич вернул чашку на стол. — Дело в том, что я преподаю в одном из наших городских вузов, а именно в юридической академии. Если уж быть совсем точным, заведую кафедрой уголовного права.

Облизав пустую вилку, Илья положил ее на стол и уже более внимательно посмотрел на сидящего перед ним мужчину. Ай да Троцкий, он еще, оказывается, и профессор. Интересно, где они с матерью могли познакомиться? Он-то никогда и не спрашивал, считая само собой разумеющимся, что знакомство это могло состояться либо на одной из учительских конференций, либо на двухнедельных курсах повышения квалификации, которые мать посещала в прошлом году.

— Так что, Илья Олегович, — хитрый прищур сделал лицо профессора совершенно неотличимым от черно-белых фотографий в учебнике истории, — будем из вас делать юриста?