Этюд на холме

Еще некоторое время после того, как Дебби ушла на встречу с медсестрой, Кэт Дирбон просидела в кресле, выводя бессмысленные каракули в своем планшете и размышляя о том, что ей сказала эта девушка. Дава. Имя было дурацкое и ни о чем не говорило, а то, что он не сказал ей свою фамилию, было явно элементом шоу. Советы, которые он ей дал, были в основном полезными, хотя с тем же успехом она могла вычитать их из любого женского журнала, ну или как минимум безобидными. Но одна или две фразы, которые обронила Дебби, наводили на мысль о чем-то скрытом за всем этим, вся эта набившая оскомину ерунда про внутреннюю гармонию и общение со вселенной. От всей этой истории можно было бы просто отмахнуться, тем более Кэт сомневалась, что в этих таблетках было что-то, кроме смеси безвредных трав, перемолотых с соей, или что эта мазь представляла какую-то опасность; Дебби Паркер, скорее всего, просто не повезло с аллергией на что-то, содержащееся в том или другом.

Но все же Кэт переживала. Девушка типа Дебби – с лишним весом, непривлекательная и не умеющая себя подать, без работы и без особой личной жизни – действительно была очень уязвима, а недавно перенесенная депрессия делала ситуацию еще более тревожной. Если неопытный терапевт возьмется оказывать психологическую помощь кому-то типа Дебби Паркер, да еще и с опытом погружения в прошлое и со всякого рода «возвращениями к себе» и «перерождениями», то можно ждать большой беды.

Она написала «Дава» на бумаге. У нее не было полномочий выкидывать кого-то типа него из профессии, да и в любом случае, закройся он в Старли, он может снова открыться где только пожелает.

– Дава, – с презрительной усмешкой произнесла Кэт вслух, прежде чем вызвать следующего пациента.

Дебби не пошла еще две мили обратно домой. Начал моросить дождь, и ее мозоль сильно болела. Но вместо этого ей пришлось полчаса прождать автобус на обочине Эддисон-роуд. Ей было не по себе. Доктор Дирбон вроде бы ничего не имела против того, что она начала делать после своей часовой встречи с Давой; и диета, и упражнения – на них она смотрела вполне одобрительно. Но что-то в выражении ее лица и тоне ее голоса заставило Дебби почувствовать не только беспокойство, но и вину. Это была как будто беседа с завучем. Ты чувствуешь себя мельче и глупее после нее, чем до. Но теперь она была взрослой женщиной, так почему же ее снова заставляют почувствовать себя глупым ребенком?

В автобусе было тепло и влажно, и, сев в него и протерев рукавом запотевшее стекло, чтобы видеть улицу, Дебби вспомнила последний автобус, на котором ездила, – в Старли. Воспоминания об этой поездке, о минутах ожидания в кафе, о доме Давы на узкой маленькой улочке, о комнате, где Дава ее принял, и о самом этом замечательном человеке приободрили Дебби и убедили ее в том, что ей не за что оправдываться. Он сделал для нее больше добра, чем кто бы то ни было, разве нет? Ее тоска оставила ее, она почувствовала себя уверенной и счастливой впервые за несколько месяцев. Как это может оказаться чем-то плохим? Она была благодарна ему, и она это ему покажет. Дава был не виноват в том, что она так отреагировала на лекарства, это могло случиться когда угодно и с кем угодно. Доктор Дирбон сама это сказала.

Она вышла из автобуса в центре Лаффертона и купила себе плитку органического шоколада, чтобы пожевать по дороге домой. Это будет приятно им обоим – так она подумала, когда срывала фольгу.

На коврике под дверью лежало письмо для нее. Когда она открыла конверт, она сразу же увидела отблеск прекрасной синевы. Казалось, что она сияет в сумраке прихожей, и это сияние окружило ее теплом.

Дава

Пожалуйста, прибудьте для следующей встречи ровно в два пятнадцать во вторник, 30 января.

Это время было тщательно выбрано специально для вас как самое благоприятное для проведения терапии.

Дебби сделала себе чаю и села за кухонный стол, держа карточку перед глазами и вглядываясь в глубины волшебной синевы. Эффект, который она на нее производила, был сродни тому, какой произвел бы сам Дава, если бы сидел сейчас в комнате рядом с ней. Она чувствовала себя одухотворенной, преображенной и ощущала, что ее будущее таит в себе массу возможностей, о которых она даже не могла и мечтать до того, как сделала этот один храбрый шаг.

Казалось, что весь оставшийся день кухня сияла, озаренная духовным светом, который исходил от карточки. Но потом Дебби поняла, что она хочет заниматься тем, что ей велел Дава, не переставая, чтобы при следующей встрече он поздравил ее и гордился бы ею; так что, налепив прочный пластырь на пятку, чтобы прикрыть мозоль, а еще надев две пары носков под кроссовки, она пошла гулять. Было половина пятого, и многие школьники возвращались домой, скакали по тротуарам со своими разноцветными рюкзачками, выбегали из трамваев со скрипками, игрушками, книгами и коробками для завтрака в руках. Дебби почувствовала, что буквально излучает дружелюбие и доброжелательность, так что было даже странно, что они на нее не оглядываются.

День был пасмурным, и все еще слегка моросил дождик, но подснежники, растущие под сенью деревьев в больших садах рядом с дорогими домами на пути к Холму, держали свои головки поднятыми. Она чувствовала себя своей в этом зеленом сердце Лаффертона; она знала, что в Камнях Верна таится какая-то особенная сила, прямо как в Старли-Тор. О них говорили, будто Камни видели все, и, если они вдруг когда-нибудь расколются, все секреты многих поколений жителей Лаффертона будут выгравированы внутри них. Если двое поднимались на Холм под покровом ночи, чтобы встретиться тайно, Камни видели их, как бы спокойно они себя ни чувствовали, если рядом с камнями произносилась ложь, то рано или поздно она должна будет раскрыться, несмотря на то, сколько веков с тех пор пройдет. Дебби подумала, что надо будет спросить про Холм Даву.

Было уже почти темно. Навстречу ей по тропинке пошла было пара с собакой, но быстро свернула обратно к дороге. Дебби ускорилась, делая широкие шаги, размахивая руками и тяжело дыша. Ей бы хотелось, чтобы взошла луна и она смогла увидеть звезды, но небо над ней только темнело и хмурилось. Ее кроссовки слегка поскрипывали, когда она ступала по влажной гравийной дорожке, и от раздражения она сошла с нее на травянистую тропинку, которая виляла между кустарниками, поднимаясь наверх, к камням Верна, а потом еще выше, к роще древних деревьев на самой макушке Холма. Вскоре восхождение стало совсем тяжелым, и Дебби начала задыхаться. Она остановилась и оперлась на дерево, потому что у нее закололо в боку. Внизу она увидела несколько размытых оранжевых городских огней. Наверху все было затянуто тучами. Ночной воздух был приятным, пахло мокрой травой. Она старалась думать о вращающейся земле у нее под ногами, и о своде небес над ее головой, и о себе в гармонии с ними, и на секунду ей показалось, что она смогла достигнуть единства со вселенной, с духом всего сотворенного.

Ее отвлек слабый звук – то ли шаги, то ли шум ветра в кустарнике. Она повернулась и попыталась что-нибудь различить. Ветра не было, воздух был неподвижен. И снова послышался тот же звук, в нескольких ярдах ниже по Холму, только она не могла понять, справа или слева.

Дебби окоченела от напавшего на нее страха и почти перестала дышать. Стук ее сердца гремел в ушах, как волны, бьющие о берег. Она ничего не видела и не смела пошевелиться. Дебби была парализована страхом и осознанием собственной беззащитности. Как же было глупо пойти сюда одной, затемно, не предупредив никого, куда идет! Она с диким ужасом и напряжением ожидала какого-то, хотя бы малейшего, звука или движения, но ничего не происходило. Темнота и тишина были абсолютными, они удушающе давили на нее всей своей тяжестью. Она была совершенно дезориентирована и не могла сдвинуться с места, потому что не знала, в какую сторону надо идти, чтобы вернуться обратно к дороге. Она схватилась за холодный влажный ствол дерева, чтобы удержаться и успокоиться. Дерево было живым, они были частью одной вселенной, они были связаны; если она будет оставаться рядом с ним, то сможет черпать от него силы. Она будет в безопасности.

Где-то неподалеку что-то произвело еще один тихий звук, потом еще раз, но это был другой звук, не шелест или шепот, а скорее слабое, чуть слышное царапанье.

Снова начался дождь, покрывший холодной пеленой ее лицо и руки. А потом внизу, на дороге, она увидела фары машины, а потом услышала двигатель. Если она сейчас же быстро тронется с места, не поскользнется на траве и сумеет в целости и сохранности добежать до дороги, то она сможет догнать машину, в которой будет водитель, другое человеческое существо, и еще, может быть, пассажир, так что все снова будет нормально, и, что бы там ни скреблось сейчас рядом с ней, это останется позади.

Глубоко вдохнув и отцепившись от дерева, Дебби начала, спотыкаясь, спускаться по травянистому склону, но дождь усилился, и тропинка стала совсем скользкой, так что, когда она добежала до самого крутого места, она внезапно заскользила и упала, неловко отставив руку, чтобы предотвратить удар. Она лежала на спине и плакала от страха и обиды, но зато, как она через несколько секунд осознала, не от боли. Она сильно ударилась, и ее рука заболела, как только она ее выпрямила, но, усевшись, она поняла, что ничего не сломала и не растянула и может подняться на ноги. Как только она это сделала, ее ослепил яркий свет. Она была ближе к дороге, чем ожидала, и это оказался свет от фар фургона, который остановился прямо перед ней.