— Предлагаю без разговоров пришить его! Какой прок от того, что мы у него спросим? Он может наврать с три короба! Ему все равно осиновый кол придется вбить за Еву, так лучше раньше, чем позже!
Резко отмахнувшись от него, Евгения дала понять, что хватит уже болтать одно и то же, сколько можно говорить об одном:
— Пришить ты всегда его успеешь, дурак, это дело немудреное. Но сейчас мы поступим иначе, — покосилась на Дорчакова. — Ты среди нас, Антошка, самый хитрый и самый разнаряженный, как индюк на выданье.
Слова Евгении насторожили Антона, он завозился на стуле. Чтобы она кого-то из них назвала иным выражением, кроме «дурак», это было невероятно. Не иначе какой-то подвох. Тут ухо надо держать востро. И он в попытке защититься, слабо запротестовал в шуточной форме:
— Ну, какой же я хитрый, мадам, я обыкновенный «дурак», — состроил гримасу благодушия. — Где бы мне раздобыть эту хитрость? Сколько не пытался разжиться яблоком хитрости, но все так и не удалось, все яблоки другие до меня расхватали и пожрали, мадам, за обе щеки, никто даже надкусить не предложил. Хоть бы зернышко оставили, обжоры! — хихикнул он.
— Артист, артист, хороший артист, — Думилёва усмехнулась, шутка Антона показалась ей скучной и не к месту. — Так вот, Антоша, — сказала серьезно и громогласно. — Поручаю тебе Андрюхины сопли подтереть.
Ватюшкова передернуло, он глянул свысока на Дорчакова: чтобы этот осьминог что-то за него доделывал, это было невероятно. Живоглот привык сам за всеми подтирать и подчищать. А на что способен этот хлыщ захрюканный, кроме как девок таскать к себе в постель, наряжаться, да манерничать? Но Андрей стерпел, не стал возмущаться вслух, зная, что в ответ может получить из уст Евгении хорошего тумака.
Сколько он не пытался поставить себя на равную ступень с Думилёвой, ему это никак не удавалось, она все равно исподволь, какими-то изворотами, которые для него всегда были неожиданными и непостижимыми, брала над ним верх и как бы напоминала: знай свой шесток. В триумвирате у нее было неоспоримое лидерство.
— Итак, Антоша, — продолжила она, — пойдешь к Корозову!
— Но почему я, мадам? — икнул Дорчаков, как от испуга, хотя ничего страшного она не произнесла.
— Да потому что она твоя актриса, дурак, и потому что твой театр пострадал от действий Корозова! Зрители пострадали, дурак! А зрители — это твой хлеб! Не будет зрителя, голод у тебя наступит. Да что я тебе объясняю, дураку? Ты и сам все понимаешь! — раздражение исказило ее губы.
И только стоило ей замолчать на секунду, как тут же вставил свое слово Ватюшков:
— Подожди, Евгения, ведь в ментовке Ева отрицала, что Корозов похищал ее. Мы так решили, на том она и стояла.
Она метнула недовольный взгляд на выпятившего грудь Андрея:
— Какого черта ты суешься в разговор, дурак, когда тебя никто не спрашивает?! — и растолковала. — Я не в полицию отправляю Антошку! Без свидетелей поговорит с Корозовым. — И объяснила Дорчакову, что и как должен тот узнать.
Слушая молча, тот лишь иногда кивал.
Зато приливы ярости испытывал Андрей. Ох, как он обиделся на Евгению. Впрочем, не первый и не последний раз. Он-то был уверен, да и Ева не сомневалась, что Евгения, как обычно, даст задание Живоглоту, чтобы тот немедля наказал Корозова за вопиющую вольность в отношении Нарлинской. И внутренне Андрей был готов к подобному развитию событий. Ему жутко хотелось посмотреть в умирающие глаза Глебу и сделать в голову контрольный выстрел, хотя давно уже сам не брал в руки оружия. Но за Еву лоб Корозова продырявил бы лично с превеликим удовольствием. Однако Думилёва отказала ему в этом.
Выйдя из квартиры Евгении, сразу позвонил Еве. В душе появилось плохое предчувствие после решения Думилёвой.
Лифт не стал ждать. Затопал подошвами обуви по ступеням лестничных маршей. Подъезд был хорошо знаком ему. Он помнил здесь каждую выщерблину на стенах, каждую выбоину на ступенях. Но сейчас они почему-то стали пялиться в глаза, будто увеличились втрое.
Много по телефону не говорил. Знал, что Ева находится в театре, в своей гримерной комнате перед зеркалом и готовилась к спектаклю, только сказал:
ebooksa