Яков несколько неуклюже вздыбился над фонарем и, с помощью механика и пилота, забрался в кабину. Я тихонько вздохнул. Удачи им. Самолет был полностью заправлен, а в бомболюк мы запихнули папки с личными делами военнопленных, освобожденных нами из концлагеря, и материалами на тех, кто согласился сотрудничать с немцами. Никакого бомбового вооружения к самолету подвешено не было. Да и не было его у нас…
Эта «пешка» была собрана несколькими механиками, освобожденными нами еще в Быхове, из нескольких неисправных машин, каковых на этом аэродроме оказалось около полутора десятков. Причем Пе-2 из них было только две штуки. Так что запчасти для ремонта движков сняли с трех «лаггов», имеющих точно такие же двигатели, один из которых, похоже, был превращен в искореженную груду металла прямо на стоянке, а два других, судя по количеству уже заделанных пробоин в плоскостях и фюзеляже, успели поучаствовать в боях. Колеса так же сняли с других машин. Обшивку для ремонта поврежденных участков – содрали с другого Пе-2. Вот так, с миру, так сказать, по нитке, и собрали эту самую «пешку». Слава богу, немцы, к нашему счастью, на этом аэродроме не базировались. Уж не знаю, временно или вообще. Так что механики смогли работать вполне спокойно…
О том, что вся эта история с сыном Сталина – большая ловушка, я узнал только на территории лагеря. От проявившего весьма большое желание сотрудничать обершарфюрера… Да уж, немцы оказались мастерами тонкой интриги. Так быстро разработать операцию, да еще и забросить мне информацию о «приманке» через Москву – это надо уметь! Но… ничего отменять я не стал. Просто слегка подкорректировал планы.
Немцы расставляли ловушку на диверсионное подразделение, численностью не более трех сотен человек, с легким оружием и минимумом средств усиления… Столкнуться же им, если все будет развиваться по моему плану, придется с несколькими тысячами. Да, вполне возможно, не все из тех, кто содержался в этом лагере, решатся вновь взять в руки оружие и вступить в бой. Может быть, таких вообще будет меньше половины. Но по нашим прикидкам (позднее полностью подтвердившимся) в лагере в настоящий момент содержалось более девяти тысяч человек. Причем содержались они в таких жутких условиях, что желания воевать у них должно накопиться хоть отбавляй.
Посудите сами – собранные в лагере люди были в лучшем случае размещены в бараках, предназначенных для поселения сорока-шестидесяти человек, но набили их туда по двести человек в каждый, а многие – под открытым небом. То есть вообще. Не в палатках или, там, под какими-то навесами, а именно под
Так что ненавидеть немцев «поселенцы» этого лагеря, по всем расчетам, должны были со страшной силой. Возможно, кто-то и решит после освобождения не брать в руки оружие, а, воспользовавшись моментом, просто сбежать, но не думаю, что таких будет большинство. Однако даже если я и ошибаюсь в расчетах, и оружие в руки возьмет не более трети – это три тысячи активных стволов. В десять раз больше того, на что рассчитывают немцы! Плюс полдюжины полковых минометов калибра сто двадцать миллиметров и несколько десятков батальонных, которые должны будут обработать казармы охраны и, так сказать, «засадный полк», который немцы разместили поблизости от лагеря на бывшей МТС. Плюс восемь «сорокопяток». Плюс пулеметы. Плюс мое знание о ловушке, выразившееся в подготовке позиций для кинжального пулеметного огня на путях подхода немецких резервов. Плюс… да много было плюсов, как ранее подготовленных, так и образовавшихся теперь вследствие того, что я получил информацию о ловушке. И все они, вкупе, должны были привести к тому, что силы, которые были выделены для нашего окружения и захвата, не только не выполнят поставленной перед ними задачи, но и, скорее всего, будут разбиты еще на подходе к лагерю.
А это означало, что немцы лишаются всех своих оперативных резервов. Ибо, как мне кажется, они должны задействовать в этой операции если не все, то подавляющее большинство тех сил, которые они способны собрать. Не-е-ет – тут или пан, или пропал! Все, что смогут наскрести, – все и бросят. И если мы их разобьем, то никаких сил для поиска и перекрытия путей отхода моего отряда у них уже точно не останется. Во всяком случае, в ближайшие, критические для нашего успешного отхода из района операции, сутки-двое. Более того, я рассчитывал, что вырвавшиеся из лагеря несколько тысяч вооруженных бывших пленных, заставят немцев на эти же сутки-двое, а то и трое, прекратить патрулирование дорог и стянуть все посты и патрули в максимально многочисленные гарнизоны, способные отбиться от довольно крупных, в сотню-другую штыков, отрядов разбежавшихся пленных. Что также должно очень сильно облегчить нам быстрый отход.
Потом немцы, конечно, стянут дополнительные силы – перебросят от границы с Польшей, оттянут с севера, снимут с фронта, короче, сгребут отовсюду, откуда смогут дотянуться, после чего, естественно, организуют авиаразведку, подтянут подвижные подразделения и, постепенно эту проблему решат. Но и в этом случае – теряя людей и технику, отодвигая намеченные сроки других операций на фронте, вследствие того, что часть запланированных для них сил и средств отвлечено на ликвидацию угрозы, созданной присутствием вокруг Минска нескольких тысяч вооруженных бывших военнопленных…
Ну а мы к тому моменту уже будем не только далеко, но и гораздо сильнее. Недаром же я собираюсь перед началом операции вытащить из лагеря четыре сотни человек. В первую очередь офицеров и сержантов. Да, это серьезно ослабит остальных, потому что я собирался отобрать лучших, самых подготовленных, самых непримиримых, самых настроенных на борьбу, но такие, после моего обучения, придутся очень к месту и в действующей армии, в настоящий момент испытывающей жуткую нехватку квалифицированных кадров с боевым опытом. Ну, после того, как я выведу их из немецкого тыла… То есть армии пригодилось бы и большее число. Но взять больше я просто не могу. Даже такое количество совершенно точно резко снизит подвижность батальона и его боеспособность.
К тому же требующееся мне качество первоначального обучения в случае, если каждый из моих бойцов будет «нагружен» более чем двумя учениками, также резко упадет. Даже два – это, считай, на грани. Это ж не штатные гвардейские инструктора и даже не действующие гвардейцы… Да и дальнейшее снабжение даже при таком увеличении численности батальона также становится совсем нетривиальной задачей. А уж если набрать больше… Короче, четыре сотни военнопленных (ну, ладно, пусть с небольшим) – это максимум, который мы готовы потянуть с имеющимися в нашем распоряжении ресурсами. Остальным я дам оружие, кроки[81] вместо карт, с обозначенными на них немецкими объектами в Минске и в его ближайших окрестностях, составленные по результатам допросов пленных и действий собственной разведки, и пометками насчет того, чем на них можно будет поживиться – и предоставлю их судьбе. На войне – как на войне…
Разгрузка начальной партии оружия и боеприпасов прошла как по маслу.
Я и отобранные мной пленные, вызванные из бараков и с огороженных колючей проволокой «карт», перетаскали сорок ящиков с вооружением в полуразрушенное здание котельной. Обершарфюрер Ойбель не подвел – здание оказалось наиболее удобным для наших целей. Оно с одной стороны имело широкие ворота, ранее, скорее всего, использовавшиеся при перегрузке угля для работы котельной, а с другой – большой пролом в стене, образовавшийся, похоже, в результате попадания в угол здания авиабомбы не слишком крупного калибра.
Когда мы закончили с перетаскиванием ящиков, Ойбель, громким голосом отдав нам команду на «сортировку и подготовку к сожжению устаревшей документации, присланной на уничтожение», оставил нас с парой солдат, вооруженных штатными пехотными карабинами «Маузер» и одним унтером, в сторону которого он бросил весьма красноречивый взгляд, призванный, похоже, намекнуть мне о том, что оставление его в живых крайне нежелательно. Но это и не предусматривалось. Я дождался, пока унтер подойдет к одному из ящиков и завозится с замком, после чего скользнул к одному из солдат и быстрым движением сломал ему шею, второй получил удар в висок, а унтер, наконец-то сумевший приподнять крышку ящика и заглянуть туда, так же удостоился сворачивания головы. После чего я развернулся к остальным.
– И что теперь? – зло поинтересовался выглядевший все еще довольно крепко бывший сержант, на выцветших петлицах которого еще виднелись следы «треугольников». – Сейчас сюда припрутся немцы, и всех нас тут же поставят к стенке.
– Сейчас – нет, – усмехнулся я.
– Ну, через десять минут, – усмехнулся в ответ еще один, лицо которого украшал слегка подживший шрам.
– И через десять минут тоже, – снова не согласился я. – А позже это уже будет неважно.
– Почему это?
Я молча откинул крышку ящика, в который полез унтер. От той картины, которая открылась всем присутствующим, крепкий сержант тихонько присвистнул. А тот, что со шрамом, деловито поинтересовался:
– Такое во всех ящиках?
ebooksa