– Вот, держите, – вытащил я из кармана целую пачку кроки, которую успел нарисовать еще в кабинете обершарфюрера, от которого как раз и услышал о Геринге. Ну, так, мимоходом, в ворохе остальных слухов и сплетен, которые он на меня вывалил во время работы с личными делами…
Как я уже упоминал, здесь был не только план Минска с обозначенными на нем местами расположения немецких объектов, штабов, тыловых и полицейских подразделений, но и несколько набросков окрестностей города, с информацией о размещении не только немецких подразделений, но и таких интересных объектов, как склады продовольствия, предназначенного для снабжения вермахта и отправки в рейх, а также мест работы трофейных команд. При их составлении мне очень помогла информация, которую мы получили от пленных, захваченных нами в мастерских, которых должны были перед уходом из мастерских не убить, а запереть в подвалах казармы, предварительно прострелив каждому парой выстрелов из пистолета правую руку. В таком состоянии они подлежали немедленному комиссованию по ранению, так что воевать против нас они уже не были способны ни в каком виде, а вот их лечение, а также снабжение их в дальнейшем как ветеранов вермахта медикаментами, пропитанием, водой, обувью и одеждой должно было лечь на немецкие социальные службы. А ресурсы у немецкого государства, по идее, должны были в скором времени начать движение ко все более усиливавшемуся дефициту… Конечно, полсотни ветеранов-инвалидов так уж серьезно немецкое государство не напрягут, но, как это здесь говорится – курочка по зернышку… Так что получался даже больший выигрыш, чем если бы мы этих ремонтников просто убили бы.
Ну и кое-что уже здесь подсказал обершарфюрер. Он успел в качестве курьера побывать во многих местах Минска… Что из этого эти ребята смогут употребить к своей пользе – время покажет.
– Значица так, – тут же требовательным тоном начал крепыш. – Эту суку Геринга я беру на себя…
– Не торопись, – прервал я его. – Сначала надо разобраться с теми, кто прибудет на помощь лагерной охране. И вообще, время не ждет, – я наклонился над ящиком и вытащил оттуда самодельный брезентовый ремень. Несколько тысяч таких мы сделали из оружейных ремней в мастерских. И это был очень важный элемент подготовки операции. Потому что все снаряжение – запасные обоймы и магазины, фляжки, лопатки, штык в ножнах и так далее, современный боец переносил именно на ремне. В лагере же ремней ни у кого не было. А воевать держа в руках сразу и оружие, и обоймы, и штык…
– Вот, отрегулируй и надень под гимнастерку, чтобы не было заметно. А уже за него засунешь пистолеты и ножи… Да не жадничай. Главное – незаметность. Пусть даже и в ущерб количеству. А то еще выронишь что-нибудь прямо под ноги конвоиру – и начнется тут полный кавардак. А нам ведь этого никак не надо. Мы кавардак тут должны сами начать. И именно тогда, когда нам требуется, – усмехнулся я…
– Как думаешь, командир, – долетит?
Ответил я не сразу. Сначала проводил взглядом тяжело взлетевшую «пешку» до того момента, пока она не скрылась за частоколом деревьев, окружавших аэродром. Самолет летел… странно, как-то скособочившись, как будто его что-то держало за левый киль. Так что сомнение, прозвучавшее в голосе энкавэдэшника, было вполне обоснованным. Как и причины его волнения. Долетит самолет – он капитан. А то и майор. Нет – лучше погибнуть здесь, в тылу врага. Легче обойдется…
– Даже не сомневаюсь, – усмехнулся я и похлопал его по плечу. Коломиец просиял.
За последние три недели наши отношения сильно изменились. Началось это еще во время нападения на концлагерь, продолжилось во время обучения тех четырех с лишним сотен освобожденных пленных, тем более, что все процедуры, которые в гвардии именовали «проверкой лояльности», я почти полностью сбросил именно на него. Во всяком случае формальную их часть – практически полностью… Ну а после того, как он и старшина Николаев со своими «волкодавами» прошли первое «ускорение», о каких-либо разногласиях между нами вообще можно было забыть. Так что его обращение – «командир», на которое он, без сомнения, завоевал полное право, звучало отнюдь не как некая форма вежливости.
Яков Джугашвили оказался не совсем таким, каким я его себе представлял. Нет, на первый взгляд он был вполне типичным ребенком могущественного отца – в чем-то избалованным, немного зашуганным, и, что совершенно типично, во многом заброшенным. Ну не было у его могущественного отца времени среди всех этих революций, войн и индустриализаций заниматься сыном… Но за всем этим скрывалась довольно интересная личность. Со своим понятием о справедливости и достоинстве. Он не ныл (во всяком случае, не больше, чем другие), не требовал к себе особого отношения, а даже наоборот, яростно настаивал на непременном соблюдении равенства с остальными во всем – в питании, в нагрузках, даже во внимании. И это, черт возьми, очень помогло мне в работе с остальными пленными.
В принципе, я с ними не ошибся – практически все отобранные мной командиры (а я постарался отобрать именно командиров, в крайнем случае – сержантов) оказались людьми с сильным характером, не сломавшиеся, готовые продолжать борьбу. И именно поэтому большинство едва ли не с первых минут, как только до них дошло, что их освободили, начали требовать себе оружия, заданий и напрочь отказались заниматься «всякими глупостями» типа тех же бирюлек. Нет, заставить их мы, конечно, заставили бы. Но то, что Яша в тот самый, можно сказать ключевой, переломный момент выскочил вперед и твердо заявил, что он не только согласен, но и намерен максимально полно и сосредоточенно обучаться чему угодно, чего потребуют от него люди, сумевшие подготовить и провести такую операцию, – сразу же заметно снизило накал страстей. Даже с учетом того, что большинству присутствующих в тот момент еще не было известно, кто такой этот молодой кавказец в командирской гимнастерке без знаков различия.
А уж как он выполнял свое обещание – и говорить нечего. Едва ли среди четырех с лишним сотен командиров нашелся бы хотя бы один, который исполнял любые, даже, на взгляд непосвященного, совершенно дурацкие упражнения, с большим не то что рвением, а настоящей истовостью, чем он…
Так что в том, что сейчас, спустя три с лишним недели после того налета, я имел под рукой почти семь сотен очень неплохо подготовленного личного состава, причем даже по меркам территориальных частей покинутого мной мира, была немалая его заслуга. А ведь я поначалу опасался того, что мне придется бороться с его истериками и вообще, как говорится, ломать его через колено…
До шестого барака я добрался как раз тогда, когда его уже вывели на построение для следования на ужин. Изобразив перед командовавшим бараком фельдфебелем растерянного и туповатого типа, я доложил, что направлен в этот блок, с боязливым полупоклоном вручив ему сварганенную обершарфюрером бумагу, подтверждающую мои слова, получил пинок под зад и влетел в строй, тихо причитая и вжимая голову в плечи. Немец же, судя по довольному виду, изрядно поднялся в собственных глазах, на виду у всех отпинав столь крупного по размерам русского.
Столовая так только именовалась. Внутри нее почти не было столов, а питание обитателей лагеря было устроено следующим образом – войдя, человек брал из кучи, наваленной прямо на пол, штампованную металлическую миску, затем подходил к раздаче, где ему в эту миску шмякали половник странного варева, в основном состоящего из воды и брюквы, после чего он сразу же начинал есть его руками, прямо на ходу. И ел, пока двигался по столовой. Перед выходом из столовой он сдавал миску в окошко посудомойки (причем миску сдавали даже если доесть еще не успели), в которой эти миски просто очищали от остатков пищи и ополаскивали горячей водой, после чего, собрав в стопки, относили в кучу при входе. Конвейер, блин! Впрочем, несколько столов здесь было. И за ними в настоящий момент сидело около шести десятков человек, которые, степенно, не торопясь и, я бы сказал, с прямо-таки вызывающим видом, поглощали совершенно другую пищу. Немудрено, что их считали как минимум «мутными»…
Сына Сталина я определил сразу, хотя он был не очень похож на местного вождя. Ну да, среди сидящих был только один человек с кавказскими чертами лица… Впрочем, вариант со специально подобранным двойником полностью исключать было нельзя. Но тут уж ничего не поделаешь. Имеющаяся у Коломийца радиостанция не имела функции передачи изображения (да и вообще добивала отнюдь не на четыреста, а дай бог на три с половиной сотни километров, вследствие чего для каждого сеанса связи старшине Николаеву со своей группой приходилось, для надежности, отбегать аж за Борисов). Поэтому изображения Якова Джугашвили у меня не имелось. Так что брать будем того, кого найдем, а идентифицировать будем уже позже, в спокойной обстановке.
Из кучи я ухватил сразу две миски. И сумел ловко подсунуть их «раздатчику», после которого начал демонстративно прихлебывать на ходу сразу из обеих. Следивший за порядком мордатый фрицевский прихлебатель из числа пленных, одетый в такую же гимнастерку и бриджи, как и остальные пленные, но, в отличие от этих остальных, не босой, а обутый в ботинки с обмотками и с повязкой на рукаве, увидев такой непорядок, мгновенно взъярился.
– Ах, ты ж сука такая! – заорал он, после чего вцепился мне в руку, попытавшись вырвать одну из мисок. Ну, кому такое могло понравиться? Поэтому я вполне
– Пошел на хрен!
ebooksa