Стеклянные тела

22
18
20
22
24
26
28
30

Они врали.

Шестнадцать лет я думал, что она умерла.

Шестнадцать лет я верил, что мой брат заукачивал ее до смерти.

Они врали нам, и больше всех врал мой отец.

Помню его стоящим у алтаря в приходском доме. Вижу его лживое самодовольное лицо, слышу усыпляющий голос: воплощение банальности. Потом вызываю в памяти, как он пах тогда и как пахнет до сих пор. Старостью. Вроде талька, плохого желудка и гормональных нарушений.

Старых больных животных умерщвляют, а ведь человек тоже животное.

Наконец я вижу его голое жирное тело рядом с маминым худым, съежившимся.

Мой папаша свинья, настоящий Грегориус[20], и сначала я хотел отравить его, как доктор Глас – того пастора в книге Яльмара Сёдерберга.

Я храню бутылку с ядом в холодильнике, и за стеклом сейчас дремлет сила, злая и полная ненависти.

Враг человека и всего живущего.

Организовать дело несложно. Требуется лишь несколько капель берлинской лазури и еще пары жидкостей, получить которые можно без труда. Когда краска нагреется до определенной температуры, произойдет высвобождение синильной кислоты, и результатом станет прозрачный экстракт, более или менее свободный от характерного запаха горького миндаля. Он растворяется в воде всего за пару секунд, а смерть наступает в течение часа.

Но бутылка с ядом больше не предназначается папе. Мы найдем ей другое применение, и это – идея моего брата. Он уже продумал, как будет выглядеть конец.

Я вхожу к Ванье. Она крепко спит на матрасе в противоположном углу.

Для меня ненавидеть какого-то человека – значит жаждать нанести ему вред, но я еще не чувствую презрения к ней. Может быть, потом оно придет.

А может – нет.

Мой младший брат, напротив, все еще ненавидит ее.

Быть разорванной выбором, думаю я. Разве не она сама это написала?

Она ведь внятно сказала, как именно хочет умереть.

На мосту между надеждой и отчаянием.

Хуртиг