Миры империума

22
18
20
22
24
26
28
30

— А! — взорвался Горубль, прикладывая к поврежденному глазу большой кружевной платок. — Так это ты, Лоренцо? Я знаю, что с тобой сделать, мой мальчик! Горога уже накормили один раз сегодня вечером, но он не откажется еще от одного обеда, не сомневайся в этом! И прежде, чем ты умрешь, ты испытаешь истинное наслаждение, оказавшись свидетелем моего союза с леди, которую ты имел наглость утомлять своими нежелательными для нее приставаниями!

— М-м-миледи Андрагора! — во внезапно наступившей тишине объявил трясущийся голос глашатая.

Толпа расступилась. Темноволосое, темноглазое видение красоты появилось в зале, одетое во все белое, в сопровождении двух женщин в костюмах подружек невесты, которые, однако, не могли скрыть их значительной старости.

— Продолжайте церемонию! — прокричал Горубль голосом, уже лишенным придворного лоска. — Сегодня — моя свадьба, завтра — победа над всей вселенной!

Лафайет прильнул к стене, дрожа от порывов ледяного ветра. Руки у него закоченели и стали, как крючья, хотя вовсе не такие надежные. Пальцы на ногах были как замороженные креветки. В любой момент веревка могла выскользнуть у него из рук, и он полетел бы вниз, в глубокую темную пропасть. Он прижался подбородком к холодному камню, вслушиваясь в монотонный голос за окном, читающий обряд свадебной церемонии.

— И почему все должно было так кончиться? — пробормотал он. — Почему я вообще оказался замешанным в эту историю? Почему Пратвик не помог мне, а задал эту идиотскую загадку — эти бессмысленные стишки, которые не рифмуются! От Бронкса миллионы едят до Майами — ключ к этой загадке, конечно… конечно…

Из зала внезапно донеслись новые крики.

— Беверли, скажи ему нет! Даже если он пообещает перерезать мне глотку, если ты откажешь ему!

Крик Лоренцо был прерван звучным ударом, за которым последовал звук падающего тела.

— Он всего лишь оглушен, дорогая, — приятным голосом сказал Горубль. — Эй, вы, продолжайте!

— Б-берете ли вы… леди Андрагору… а… этого принца в…

— Нет, — простонал Лафайет. — Это слишком ужасно. Этого не может быть! Абсолютная, полная неудача, а ведь мне всегда так везло — когда, например, я обнаружил дверь в скале, или это сумасшедший костюм монаха и… и…

Он замер, пытаясь ухватиться за кончик мысли, возникшей у него в голове.

— Думай, — приказал он сам себе. — Почему я считаю, что это мне везет? Ведь это же фантастика. Такое случается только в том случае, если ты управляешь вероятностями. Итак, можно сделать вывод, что на самом деле это было не везение, а управление космическими энергиями. И у меня все получалось несколько раз. Но много раз у меня ничего не получалось. В чем разница? Что общего было в тех случаях, когда у меня получалось, и чего мне не хватало, когда ничего не получалось?

— Нюхательную соль! — ревел Горубль внутри зала. — Бедная девочка потеряла сознание, вне всякого сомнения, от неожиданности свалившегося на нее счастья!

— Ничего, — простонал Лафайет. — Ничего не приходит в голову. Все, о чем я могу думать, это о бедной Дафне и Свайхильде, ласковом ребенке, даже если от нее иногда и попахивает чесноком…

Чеснок…

— Чеснок всегда ассоциировался с волшебством и заклинаниями, — забормотал Лафайет, хватаясь за соломинку. — А заклинания — это обычные непрофессиональные попытки управлять космическими силами! Может быть, это был чеснок? А может быть, это сама Свайхильда… но "Свайхильда" не рифмуется с "Майами". Правда, "чеснок" тоже не рифмуется. К тому же от нее только пахло чесноком, потому что она все время делала сэндвичи из колбаски салями…

— САЛЯМИ! — взревел Лафайет. — Ну, конечно! От Брункса миллионы едят до Майами — ключ к этой загадке, конечно, салями!

Он поперхнулся, чуть было не выпустил веревку из рук, но вовремя удержался, уцепившись за нее что было сил.