— Это еще что?
— Да так, просто покинутое здание в старом городе, который никогда не существовал. Конечный пункт.
— Возможно, ты и прав, — задумчиво произнесла она. — Это оборудование предназначено скорее для транспортировки груза навалом, чем для обеспечения проживания персонала…
— Груза? Какого груза?
— Не знаю. Но звучит неплохо, верно? К тому же интерлокальный грузовой паром имел бы тенденцию к ослаблению темпоральной структуры как в точках передачи, так и в точках приема.
— Может, им все равно? Они устали от всего, как и я, — я зевнул. — Давай закругляться. Утро вечера мудренее.
— Как ты сказал? Все равно?
— Что? Я? Ничего я не говорил, девочка.
— Ты Лайзу тоже называл девочкой?
— При чем тут это?
— При том! Все, что ты говоришь и делаешь, окрашено идиотской страстью к этой… воображаемой миленке. Возьми себя в руки. Временной ствол Пекс-Центра в чрезвычайной опасности. Ты нанес ему непоправимый вред своими безответственными поступками!
— Не могу, — процедил я сквозь зубы. — Вопросы есть?
— Извини, — она закрыла лицо руками и покачала головой. — Я не хотела. Просто устала… измотана… мне страшно…
— Да, конечно, — сказал я. — Я тоже устал. Забудем. Пошли спать.
Мы выбрали раздельные комнаты. И даже не пожелали друг другу спокойной ночи.
Я встал рано. Тишина действовала мне на нервы. В конце спального крыла находилась хорошо оснащенная кухня: даже А-П теоретики любили свежие яйца и ломтики обсахаренной ветчины из локара, чтобы не происходило старение.
Я приготовил завтрак на двоих и направился к Меллии, но услышал в большом зале шаги.
Одетая в свободное платье, она стояла у кресла координатора и глядела на экран. Я бесшумно приблизился примерно на десять футов, и тут внезапно она повернулась. Судя по выражению лица, с ней чуть не случился сердечный приступ.
Со мной тоже. Что-то произошло с лицом Меллии. Оно принадлежало старухе с седыми волосами, впалыми щеками и потускневшим взором, который уже давно не пылал страстью. Женщина зашаталась, и я схватил ее за тонкую, высохшую руку, прикрытую развевающимся рукавом. Довольно быстро ей удалось оправиться. Черточка за черточкой лицо оживало, но взгляд оставался странно невозмутимым.