Мы вытащили из ниши все двенадцать тяжелых кожаных мешков. Ксендз деятельно помогал нам. В мешках были монеты: золотые — английские нобли, португалы, различные дукаты; серебряные (их было гораздо больше) — талеры, гульдены, двойные талеры и половинные. В части мешков оказалась столовая посуда, золотая и серебряная; большие блюда, не влезавшие в узкие мешки, были скручены трубкой… Попадались кубки — золотые и серебряные, усыпанные драгоценными камнями пряжки туфель, подвески. В трех мешках оказалось оружие. Холодное: шпаги и сабли в дорогих ножнах и с рукоятками, усыпанными камнями; огнестрельное: отделанные золотом и серебром кремневые пистолеты. Сокровища магнатов Чишкевичей. Того, чтобы мы боялись увидеть, в мешках не оказалось.
Окинув ошалевшим взглядом устроенный нами развал, Кузьма торопливо пошел вдоль стены, подсвечивая себе фонарем и постукивая гвоздодером. Когда кирпич отозвался глухим звуком, присел и стал внимательно изучать кладку. И вдруг ожесточенно ударил в нее стальным крюком. Я кинулся на помощь…
2
Снова в подвале стояли грохот и пыль, кирпичи летели во все стороны. Когда щель в перегородке, скрывавшей нишу, стала настолько большой, чтобы в нее можно было просунуть голову, Кузьма поднял с пола фонарь и заглянул внутрь. Отшатнувшись, отбросил гвоздодер и стал, как и я, выламывать кирпичи голыми руками.
Мы работали вдвоем: ксендз все еще возился у мешков. В очередной бросив на него сердитый взгляд, я заметил, как он торопливо прячет в свою сумку какой-то длинный кожаный футляр.
— То не злато, пан, то не злато! — замахал он руками, увидев мое лицо. — Паперы. Только паперы…
Подскочив к нам, он стал помогать, торопливо отбрасывая в сторону кирпичи. Когда перегородка опустилась ниже колен, Кузьма нырнул в нишу. Неуклюже попятился, вытаскивая наружу что-то большое. Выпрямился и повернулся к нам.
…Голова Риты безжизненно свисала вниз, кисти рук болтались у колен Кузьмы. Бросив взгляд на усыпанный кирпичами пол, Кузьма прислонился спиной к стене и медленно сполз вдоль нее, устроив тело на коленях. Осторожно взял Риту за плечи и прижал к себе. Бережно погладил по голове.
— Воробышек…
Я отвел взгляд. Отец Веслав тоже смотрел в сторону, мелко крестясь. Кузьма что-то бормотал у меня за спиной, и, оглянувшись, я увидел, как он целует Риту в лоб, глаза и щеки. Глаза у меня защипало — наверное, от стоявшей в воздухе пыли. Я пошел к лестнице.
— Она жива, Аким! Она жива…
Я обернулся. Кузьма, неловко согнувшись, сидел, приложив ухо к груди Риты. Счастливо улыбнулся мне.
— Дышит! Просто без сознания.
Он поднялся, не выпуская тело из рук.
— Аким! — он кивнул в сторону ниши. — Там еще…
Еще вытаскивая тело наружу, я понял, что здесь мы опоздали — тело в моих руках было холодным и окостеневшим. Поэтому, вытащив его на свет, я торопливо уложил труп на пол…
Глаза рыжей попадьи были закрыты, словно она спала, но нижняя челюсть обвисла, приоткрыв черную щель рта.
— Патер ностер… — послышалась сверху.
Я поднял голову. Ксендз, крестясь ладонью, громко читал молитву. Я развязал узел платка под подбородком попадьи, придерживая ее голову, осторожно снял его и накрыл безжизненное лицо. И разорванную до позвоночника шею… Рыжая Раиса из деревни Прилеповка оставила не только своего Константина. И кто бы чего не говорил о ней прежде…
— Идем! — услышал я над собой голос Кузьмы. — Больше тут нечего делать.