— Проснулась?! — приветливо сказал он, увидев ее. — Очень хорошо! А то я уже собирался идти будить.
— Я долго спала?
Он бросил взгляд на часы:
— Часов восемь.
— Надо было разбудить, — сказала Рита, смутившись.
— Зачем? — пожал он плечами. — Спешить больше некуда. Иди в столовую, будем, — он снова взглянул на часы, — ужинать, наверное. По-местному уже почти шесть вечера.
В столовой Кузьма водрузил на подставку большую сковороду с яичницей, в которой многочисленными коричневыми островами выделялись ломтики ветчины. Рядом поставил тарелки с нарезанными сыром и белым, воздушным хлебом. Затем, ловко орудуя штопором, открыл бутылку красного вина и до краев наполнил бокалы.
— За вас, Маргарита Михайловна!
— За нас! — поправила Рита и выпила до дна. Вино оказалось ароматным, чуть сладким и слегка терпким.
Кузьма вывалил ей в тарелку половину яичницы, и Рита набросилась на еду.
— Вкусно! — сказала она, чувствуя неловкость за разыгравшийся аппетит.
— Голод — лучшая приправа! — философски заметил Кузьма, также быстро действуя вилкой и ножом. — Можно было и что-нибудь позатейливее сделать, да времени нет.
Рита внимательно посмотрела на Кузьму и только сейчас увидела, что его щека возле уха испачкана чем-то черным, а на руках под ногтями заметны тонкие черные полоски.
— Ты… отдохнул? — спросила.
— Некогда было, — сказал Кузьма.
— Чем занимался?
— Машину чинил.
— Какую машину?
— Бертран нам подарил, после того, как узнал, что случилось, — пояснил Кузьма, вновь наполняя бокалы. — Надо же на чем-то ездить.
— Какой Бертран? — удивилась Рита.