— Постараюсь.
У порога Пивкин обернулся:
— Вон того, сухого, с Надькой познакомь, женить его на ней хочу.
Вера Петровна вспыхнула:
— Да что ты, Иваныч, ошалел? Парня смущаешь.
Свиркин вжался в кресло. Участковый хохотнул и, посерьезнев, бросил:
— Пойду с дружинниками переговорю.
Хозяйка извинилась перед гостями и ушла на кухню, откуда раздавались звонкие девичьи голоса и приглушенный смех. Вкусно запахло соленой рыбой и еще чем-то аппетитным. Теплый, сухой воздух в доме действовал расслабляюще. Роман вытянул ноги и прикрыл глаза. По бледному лицу Хабарова чувствовалось, что он очень устал от дальней дороги. Отогревшийся Свиркин с любопытством оглядывал просторную комнату, видимо, служащую местом, где по вечерам собирается вся семья. В углу стоял большой цветной телевизор, на журнальном столике, рядом со стопкой школьных тетрадей, лежало вязание, на обеденном столе — раскрытая книга.
В комнату бойко вошла девочка лет семи — восьми. Ее сверкающие глазки с интересом смотрели на гостей.
— Здравствуйте, меня зовут Катя.
Вязьмикин тут же открыл глаза и выручил Петра, которому очень редко приходилось общаться с детьми, и сейчас он не знал, как ответить.
— Я — дядя Рома, а это дядя Петя, а вон тот дядя — художник, его зовут дядя Валера, — пробасил оперуполномоченный, полагая, что с детьми непременно нужно разговаривать именно на таком языке.
— А у нас брата тоже Валерой зовут, он офицер, в Душанбе служит, — непосредственно объявила Катя, — а еще у меня сестры ость: Маша, Люба, Наташа и Надя. Маша и Люба на врачей в Иркутске учатся, Наташа в мехколонне бухгалтером работает, а Надя у нас в школе учительница.
— Так тебе повезло, — улыбнулся Хабаров, — Надя, наверное, помогает тебе готовить уроки?
— Помогает, но она жуть какая строгая, — смешно нахмурилась девочка и, прищурившись, посмотрела на него. — А вы правда художник?
Хабаров кивнул.
— И все-все умеете рисовать? — недоверчиво спросила Катя.
— Все-все.
— И меня?
— И тебя, — мягко улыбнулся художник, — неси карандаш и бумагу.