Девы

22
18
20
22
24
26
28
30

Мариане отец слегка напоминал короля, а точнее, тирана. Позже она узнала, что он был сказочно богат, хотя жили они скромно, по-спартански. Возможно, мама Марианы, англичанка, нежная и деликатная, смягчила бы суровый нрав отца, но она трагически погибла совсем молодой, почти сразу после рождения дочери.

Мариана росла, испытывая острое чувство потери. Как и любой психотерапевт, она знала: отношение ребенка к самому себе формируют его родители. Малыш видит себя их глазами. К несчастью, глаза ее мамы закрылись навеки, а отец… отец, скажем так, вообще редко замечал дочь. Обращался к ней, разве что небрежно оглядываясь через плечо. Мариана лезла из кожи вон, чтобы оказаться в поле его зрения; увы, отец всегда отворачивался.

Лишь изредка на нее падал его взгляд, полный пренебрежения и горького разочарования, по которому становилось ясно: Мариана не оправдала надежд отца. Как ни старалась, она не могла ему угодить. Все время что-то не так делала или говорила и, казалось, раздражала его самим своим существованием.

Он ни в чем с ней не соглашался, был для нее как Петруччо для Катарины[2]: если Мариана утверждала, что сегодня холодно, возражал, что жарко; если замечала, что ярко светит солнце, настаивал, что идет дождь. Однако, несмотря на его привычку постоянно критиковать дочь и во всем ей противоречить, Мариана все равно обожала отца — единственного родного человека — и хотела стать достойной его расположения.

В детстве Мариана была лишена любви. Со старшей сестрой ее разделяла семилетняя разница в возрасте. Девочки не были близки: Элиза не замечала застенчивую младшую сестренку. Поэтому та проводила долгие летние дни в одиночестве, играя в саду под строгим надзором няньки.

Вполне закономерно, что Мариана выросла замкнутой. Ей тяжело давалось общение с людьми, так что она сама удивлялась, как ее угораздило стать психотерапевтом.

Вопреки всему, эта черта нисколько не мешала, а наоборот, помогала в работе. Ведь хороший врач, занимаясь групповой психотерапией, должен неустанно наблюдать за лечебным процессом и направлять его в нужное русло, оставаясь в тени.

У Марианы это прекрасно получалось.

Во время групповых сеансов она старалась не привлекать к себе внимания и брала на себя инициативу, только если надо было что-то объяснить, поддержать угасающий разговор или разрешить конфликт.

В тот четверг между пациентами почти сразу вспыхнула ссора, потребовавшая вмешательства Марианы. А виноват был, как всегда, Генри.

3

Генри Бут явился позже остальных. Красный и запыхавшийся, он к тому же нетвердо держался на ногах. Мариана не удивилась бы, узнав, что он под кайфом или вообще злоупотребляет прописанными ему наркотическими и психотропными препаратами.

Генри выглядел старше своих тридцати пяти лет. В рыжеватых волосах проблескивала седина, а вечно хмурое морщинистое лицо казалось таким же мятым, как и рубашка. Постоянно напряженный, словно натянутая струна, он напоминал Мариане бойца или боксера, в любой момент готового ответить ударом на удар.

Коротко и неохотно извинившись за опоздание, Генри сел на стул, держа в руках картонный стаканчик с кофе.

Вот этот-то стаканчик и стал яблоком раздора.

Семидесятилетняя Лиз не замедлила высказаться. В прошлом школьная учительница, она была глубоко убеждена, что все надо делать, по ее собственному выражению, «как подобает». Мариана, которую Лиз утомляла и даже раздражала, сразу догадалась, о чем пойдет речь.

— Это запрещено! — Лиз дрожащим от негодования пальцем указала на стаканчик с кофе. — Всем известно, что нельзя ничего приносить с собой на сеансы.

— Почему нельзя? — буркнул Генри.

— По правилам!

— Отвали, Лиз.