— Пейте! — приказал Баюн.
Она с трудом проглотила содержимое рюмки.
Баюн затянулся и пустил вверх клубы дыма.
— Вы должны его отпустить, — он говорил какими-то загадками. — Не надо его держать. И когда он к вам вернется, вы должны его отпустить.
Маша в удивлении даже привстала.
— Что?!
— Сядьте!
Снова взявшись за графин, Баюн налил еще по рюмке.
— Я понимаю ваше негодование, — констатировал он.
— Да, — Маша почувствовала, что водка начинает действовать. — И почему же тогда…
Баюн жестом остановил ее словоизлияния. Он снова выпил, не чокавшись, и показал сделать тоже самое Маше.
— Равнодушие — это паралич души, преждевременная смерть…
— И причем тут оно? — не понимала Маша.
— Притом, что Андрей никогда вас не любил, и никогда не смог бы полюбить. Для него, вы всего лишь часть плана жизни. Вернее, часть той программы, которую ему заложили еще с детских лет, когда его мать… Ну, в общем, суть такова, что вы лишь «якорь», который может затормозить процесс…
— Да что вы вообще мелете такое!
— Дорогая вы моя Маша! Вспомните лучше, как складывалась ваша с Андреем жизнь от самого первого знакомства, до его ухода. Не видите ли вы во всем этом кучу невероятных случаев. И в основном удачных. То вдруг вы ногу подвернули. То он отчего-то задержался в приемной, хотя уже пять минут как должен был быть на операции. Да и все остальное.
— Ну были какие-то… какие-то…
— Всё было «подстроено» от начала до самого конца. Так нужно было нам. А вам, Маша, отводилась роль того самого «снотворного», которое сдерживало Андрея от ненужных нам действий… Только вот вмешательство брата вдруг включило в нем…
Баюн не закончил и снова налил водки. В наступившей паузе каждый думал о своем. Маша совсем растерялась, и, выпив рюмку, вдруг отчего-то спросила:
— А почему вас зовут Баюн? Когда вы перестали быть Антоном Павловичем? Вам тоже «программу» включили?