Пройти лабиринт

22
18
20
22
24
26
28
30

— Да, предполагаю. Дельфин и ихтиозавр, несмотря на сходства, имеют и большие различия. Тоже касается, скажем, кроманьонца и неандертальца. Если сравнить их черепа, то мы также увидим явные отличия. У неандертальца большие затылочные доли. Вполне возможно, что его «вариант разума» — это символическое мышление. Оно основано на ассоциативных связях зрительных образов. Речь у него тогда должна была состоять из нескольких десятков слов. Но каждое слово охватывало целый букет ассоциативно связанных понятий. И мне думается, что общение в таком случае должно было происходить на телепатическом уровне. А взять кроманьонца: у него хорошо развиты лобные доли. А это значит, что его «вариант разума» основан на логически-аналитическом мышлении. Улавливаешь ход мысли?

— Вроде бы да.

— А потом вдруг неандертальцы вымерли, — профессор допил вино и показал официанту, чтобы наполнили его бокал.

— Вымерли? — Михаил не совсем сообразил, куда клонит Гримссон.

— Вымерли… Или может ушли по другой линии «паутины». Как я уж тебе говорил: через точку можно провести бесконечное множество прямых.

— А сколько таких точек? — вдруг спросил Михаил.

Гримссон рассмеялся:

— Михаэль, ты так наивен! Неужели ты думаешь, что я всеведущ. Я всего лишь рассказал тебе один из мифов, — и он снова рассмеялся. — Как видишь, здесь тоже были «ковры-самолеты». А в начале беседы ты сомневался!

Наконец принесли заказанные блюда. Несколько минут они молча поглощали еду, прежде чем Гримссон снова продолжил.

— Возможно, что и «теория саванны» и «теория водной обезьяны», имеют реальные исторические корни. Только вот какая из них и в какой линии зародилась? И какая из них наша?

— Вы же сами говорили, что прошлое инвариантно. Может обе линии привели к существующей точке?

— Может. Тогда эти линии должны были быть настолько идентичны, что практически неотделимы друг от друга. И спираль, несколько раз их пересекая, еще больше их сблизила… А что, если предположить, что эти радиальные линии лишь фикция, а истинная же суть Вселенной вот эта вот спираль, — Эйдур ткнул пальцем в рисунок. — И только она соединяет прошлое и будущее и ведет к центру мироздания.

Михаил уставился в пол. Только сейчас он начал понимать смысл своих слов, сказанных брату: «Мне, кажется, что вижу узоры… Те узоры, что сплели нити, на которые нанизаны все вещи… Они связываются в лабиринт…»

Это было настоящее откровение. И он не понимал его тогда, да и сейчас лишь смутно начинает понимать.

— Послушайте, Эйдур. Эта ваша «теория паутины» реальна? Я имею в виду, что насколько ей можно довериться.

— Ни насколько. Это лишь теория. И, быть может, она совершенно неверна. А, может, она лишь частный случай чего-то большего. Мы, как тот ребенок: некому объяснить, что падающие белые хлопья, это не куски неба, а обычный снег.

— Что вы мне посоветуете?

— Ничего конкретного. Попробуй заняться анализом сам.

— Я пробовал: не выходит.

— Да? — Гримссон задумался. — Конечно, все дело в варианте «нашего разума». Может, как инструмент для описания мира, он не совсем годится.