Рене сидел, не смея поднять головы… Фанш Торшенн, не спуская горящих глаз с приятеля, говорил тихо, хотя, кроме них двоих, в хижине никого не было.
– Тебе ничего не нужно делать, только напиши на клочке бумаги имя, которым тебя окрестили, и в полночь принеси его к подножию креста. А на следующий день, тоже в полночь, придешь и увидишь там вместо своей бумажки кошелек с золотом. И с этим кошельком тут же станешь богачом.
Рене поднял глаза и посмотрел в лицо портному, разом протрезвев. Бедного парня так и трясло от страха, но в то же время он чувствовал, как в нем просыпается странное желание попробовать сделать это, хоть и не очень верил он словам портного.
– Ну будь ты мужчиной хоть раз в жизни! – убеждал портной, – да я говорю тебе, надо только руку протянуть – и ты схватишь счастье и богатство. И это будет действительно жизнь, а не какое-то там прозябание – всю жизнь то у одного в поле горбатиться, то у другого. Будь мужчиной, я тебе говорю, переплюнь всех, и будет у тебя награда!
Но Рене-то знал, о какой награде шла речь.
– Ладно, – сказал он, – дай мне подумать до завтра.
– Да послушай ты меня! – горячился портной (а уже пробило одиннадцать). – Напиши свое имя вот на этой бумажке, и в полночь мы будем уже в Дисплег.
И так стал убеждать Рене, друзья мои, что тот согласился и написал имя, которым его крестили, и пошли они вдвоем к кресту, который стоял в Дисплег.
Было темно, на луну то и дело набегали черные облака.
– Поторапливайся, – повторял портной, – по-моему, время уже подходит.
Они молча шагали рядом, иногда Рене оглядывался по сторонам: то куст пошевелится от ветра, то собственная тень побежит по придорожной насыпи, когда проглянет луна, и каждый раз вздрагивал от страха. Бедный парень весь взмок, хоть и дрожал от холода, будто его лихорадило.
Дорога была разбитая, то и дело попадались лунки с грязью, рытвины, через которые надо было перебираться. Много времени пришлось потерять, и, как ни торопился портной, в дороге их застигли вспышка молнии и раскаты грома.
– Ну вот, попали, – проворчал портной, грязно выругавшись, – ну ничего, все равно надо идти.
Рене не смел отказаться. Он побледнел – то ли от страха, то ли так показалось в свете молнии.
Вслед за громом настал черед дождя и ветра: дорога в один миг раскисла. Когда вспыхивала молния, было видно, как гнется лес под ветром, как течет вода по дороге, превратившейся в грязный ручей.
Фанш Торшенн все шел вперед и ругался на чем свет стоит.
– Ах ты, Господи, черт возьми! – бормотал он каждый раз, когда попадал ногой в яму. – Можно подумать, что сам Дьявол тут гуляет!
– Давай домой вернемся, – предложил Рене, который еле мог говорить сдавленным голосом.
– О чем это ты говоришь? Вернуться? Я тебе говорю, сейчас на улице только Дьявол гуляет и ни одного человека на дорогах нет. Мы лучше времени никогда не найдем. Никто о нас ничего не узнает и не расскажет. Давай, вперед! Мы уже пришли… Вон, смотри, там дуб и крест! Возьми бумагу и положи туда, где она не промокнет.
Дуб трещал, листья летали в воздухе и опускались на землю вокруг креста. Молния осветила дорогу. Рене, сам не зная что делает, затолкал бумагу между двух камней в подножии креста. И тут, будто кто-то специально ждал этого момента, жуткий раскат грома грянул над его головой. И крест, и дуб осветились синим светом, и оба – Фанш и Рене повалились на землю, прямо в грязь, как подкошенные.