— Где они?!
— Да не сейчас… Там, на плато когда был. Хрюшки когда вас обстреливали. Тогда всего один немец уцелел. А остальных кто пришиб? Каперы — или хрюшки своими минами?
Леха поморгал, пытаясь понять, что нужно сатиру. Хорошо, что не надо убегать от немцев сейчас…
— Да протри глаза, тугодумное! — не выдержал сатир. — Кто троих немцев пришиб? Вы с каперами — или хрюшки?
— Каперы…
— Точно?
Леха кивнул.
— Ты мне не мордой мотай, ты мне внятно скажи: точно или нет?!
— Да. Точно. Одного Данька снял сразу, потом Кэп из гранатомета… А что случилось?
Но сатир уже потерял к беседе всякий интерес. Раздраженно пнул валун и пошел прочь, шипя ругательства.
Леха глядел ему вслед с тихой ненавистью. Ну точно — козел… Мало того, что разбудил, так еще и объяснить ничего толком не может!
Ну и черт с ним.
Леха рухнул на камень, подтянул под себя ноги и снова отдался на волю сна…
По-настоящему проснулся уже вечером, на закате.
Самого заката отсюда не видно — солнце садилось как раз по ту сторону скальной стены. Лишь краснеют самые-самые верхушки Блиндажного леса, да быстро темнеет небо, прямо на глазах.
И на фоне темнеющего неба — черный силуэт сатира. Расселся на валуне рядышком, весь ссутулившись, подперши голову кулаками.
И глядит сюда. Как-то задумчиво… И еще что-то в этом лице сейчас творится, вот только не разглядеть — спиной к светлому небу сидит…
И, кажется, давно.
— Что? — спросил Леха.
Вместо ответа сатир тяжело вздохнул. И снова лишь глядит, задумчиво и тяжело. Можно подумать, сложнейшую теорему пытается доказать в уме.