— Вот, — сказал Шагин и положил книжку на стол. Тут же прикрыл ее ладонью и хватко растопырил короткие пальцы. — Я ручаюсь за Витьку Кремера. Партбилетом.
Что было потом? Работа. Делянки. Сплавные рейды. В тридцать седьмом году поверили партбилету Шагина. Сам Гаврила Макарыч скоро уехал работать в область. С той поры Кремер встречал его редко. После войны Шагин подарил ему свой портрет, в подполковничьей форме с тремя рядами орденских колодок. Написал наискось, на собственном подполковничьем лбу: «Витьке Кремеру — другу и побратиму».
Кремер работал после войны директором лесного комбината. В служебных, телефонных разговорах он называл секретаря обкома Шагина: Гаврила Макарыч, вы.
— Пытался я его спасти в пятьдесят первом году... — Кремер сказал это вслух, но не поглядел на шофера. — Да... Убили Шагина. Ленинградское дело.
— Ну, разве против Берии кто мог устоять?
Больше Кремер не сказал Георгию ни слова о своем друге Шагине. Он припомнил еще одну ночь.
На столе лежал портрет подполковника Шагина: «Другу и побратиму». Жена ходила по комнате и всё взглядывала на портрет, будто это взрывное оружие: и отделаться от него надо, и боязно... Первая жена Кремера. Она говорила: «Виктор! Немедленно сожги всё, что связано с ним. Немедленно! Каждую минуту могут прийти с обыском...»
«Нет, — сказал тогда Кремер, — мы ничего не сожжем. Пусть будет как будет».
Утром он поехал в обком. Он не вызвал свою директорскую машину, а сел в троллейбус. Он ехал в троллейбусе первый раз за долгое время директорской жизни, и ему было ново, приятно платить ворчливой кондукторше сорок копеек. Ему было хорошо сидеть рядом с пожилым человеком в худом пиджаке. Человек медленно разворачивал газету и прочитывал ее спокойно и тщательно, как съедают рабочие люди взятый из дому обед.
Кремер успокоился в троллейбусе, хотя знал, что управлять комбинатом ему осталось недолго, что будет беда, что Шагину нельзя помочь, потому что люди, обвинившие Шагина, сами не верят в его вину. И потому особенно тверды и жестоки в своей несправедливости.
Зачем он едет?
«Я всё равно обязан это сделать, — сказал себе Кремер в троллейбусе. — Пусть будет как будет. Я обязан».
Куприянов принял его во второй половине дня. Кремер шел к нему через большой кабинет, он откинулся в кресле и ждал. Это был очень длинный путь по ковровой дорожке. Нужно было одолеть охранительный круг настороженных черных глаз Куприянова. Куприянов не верил ему и не поверит, Кремер чувствовал это, но он знал, что сделает всё, как должен сделать. Он достал свой партийный билет и положил его на стекло стола.
Куприянов тотчас вскинулся:
— Ты что, пришел мне взносы платить? — Он взял в руки билет, раскрыл, посмотрел и кинул: — Ну, что скажешь?
— Я могу поручиться званием коммуниста за Гаврилу Макарыча Шагина, — сказал Кремер. — Мы с ним работали вместе двадцать лет.
В глазах Куприянова появилось вроде бы любопытетво. И усмешка. Но тут же всё подавил привычный начальнический гнев.
— Не бросайся этим, — сказал Куприянов. — Если понадобится, мы тебя сами избавим от билета. Делом Шагина занимаются органы безопасности.
Через месяц Кремера исключили из партии. Вскоре он был арестован. Обвиняли его главным образом в связи с Шагиным. Портрет шагинский был взят при обыске и приобщен к делу. Выпало Кремеру строить железную дорогу Тайшет—Лена.
Он провел в лагере два года. Потом его освободили «за отсутствием состава преступления». Домой он не поехал: в последнем своем письме, год назад оно пришло, жена писала о том, что больше не может, не верит, чтобы писем ей Кремер не посылал.