Тут были кусты, подстриженные в виде зверей, лужайки, поросшие травой и цветами, рассаженные там и сям ивы, липы, дубы, ели и рыжие кривые от морских ветров сосны… Еще какие-то деревья, названия которых Даль не знал, высаженные поодиночке и малыми купами. Вот прихотливо вьется снизу вверх тисовая аллея; вот мелькнул среди еловой зелени рябиновый огонек. И среди колышущейся листвы, среди хвои проступают то часть обрушенной стены, то массивный угол здания… Шуршат ветви, поскрипывает гравий на дорожке; скрежещут, проворачиваются высоко в небе над чешуйчатыми крышами кораблики-флюгера. И ни живого духа вокруг.
— Еще каникулы?
— Ну-у…
— Или занимаются?
Мунен пожал узкими плечами:
— По-всякому. Вообще-то выходить из общих спален запретили. Только в сопровождении дежурного преподавателя.
— А ты?
— А я на посту. Подай, принеси, позови. Мне доверяют.
— Ясно.
Даль отфутболил камешек.
— А другим не доверяют.
— По-всякому. Вот, пришли.
Здесь дорожка распадалась на два крыла, ведущие к двум закруглениям мраморной парадной лестницы. А перед стеной, сложенной из поросшего мхом дикого камня, занимал середину маленькой площади фонтан.
Скульптор польстил. Алиса была похожа на себя не сильнее, чем на парадных портретах и фотографиях. Императрица в брызгах и радугах.
Стоит в фонарном свете, в кружении невесомых снежинок, и к ней идет темноволосый человек с твердым взглядом зеленых глаз.
— Э-эй! Вы как будто привидение увидели!
— Государыня…
Мунен улыбнулся, повернув к Далю голову:
— А она похожа? Вы ее наяву видели?
— Она лучше. Наяву.