Она всмотрелась в меня.
— Тогда почему меня не покидает ощущение, что ты знаешь больше того, что говоришь?
— Я подозреваю больше того, что говорю. Но изложил тебе все, что знаю.
— Так почему этот слон интересует именно масаи, а не кикуйю или зулусов?
— Зулусы жили далеко на юге.
— Я привела неудачный пример, — раздраженно бросила она. — В племенах я разбираюсь гораздо хуже тебя. Уточняю вопрос: почему этим слоном интересуются масаи, а не другие племена?
— Не знаю.
— Слона убили масаи?
— Вероятно, нет. Доподлинно это никому не известно.
— Тогда почему просто не сказать: нет?
— Масаи не охотились, чтобы добывать пропитание, и не торговали слоновой костью: у них не было причин убивать его. — Я помолчал. — Опять же, из того, что я узнал о нем этим утром, обнаженный воин с копьем не смог бы свалить его на землю.
— Если масаи его не убивали, почему же они претендуют на бивни? Кто-то из масаи покупал их на аукционе?
— Насколько мне известно, на Земле бивни масаи не принадлежали. На аукцион их выставил араб, купили их европейцы. Британский музей передал их правительству Кении, они оставались в музее Найроби до начала Галактической эры, да и потом я не смог найти в череде их владельцев хоть одного масаи, пока в восемнадцатом столетии Галактической эры они не оказались у Масаи Лайбона.
— Тогда зачем масаи заявляют, что бивни принадлежат им?
— У меня такое ощущение, что заявляют они другое: бивни нужны им больше, чем кому бы то ни было.
— Мы вернулись к тому, с чего начали, — вздохнула Хильда. — Я спрошу тебя, зачем они мне нужны, ты ответишь, что не знаешь, хотя у тебя есть кое-какие мысли, но поделиться ими со мной ты не готов. Я права?
Я кивнул:
— Да. Еще кофе?
— До чего же иной раз с тобой трудно, Дункан!
— Я этого не хотел.