Слон Килиманджаро

— Я знаю. И надеюсь, что до этого не дойдет. — Он помолчал. — Но ты мой единственный друг, а теперь и брат. Если тебе покажется, что я готов закричать, ты должен перерезать мне горло, прежде чем звук достигнет моих губ и сорвется с них.

— Я не смогу этого сделать! — запротестовал я.

Он долго смотрел на меня, потом одобрительно кивнул.

— Ты — мой друг и брат и сделаешь то, что должно сделать, — уверенно заявил он.

Я открыл рот, чтобы возразить, но он уже отвернулся от меня и зашагал к бивням. Долго стоял перед ними, что-то бормоча на незнакомом мне языке, потом лег на кучу хвороста и стволов между бивнями.

Начал произносить имена, как я догадался, особо отличившихся верховных вождей масаи. Поднял правую руку, лунный свет блеснул на длинном лезвии ножа Ленаны.

— Сендейо! — воскликнул он, когда нож застыл над его сердцем. — Все сделано! Fezi Nyupi, все исполнено!

И он вогнал нож себе в грудь.

Тело его застыло, нож выпал из руки, пальцы сомкнулись на бивнях. Рот раскрылся, но ни звука не сорвалось с губ.

Я наблюдал, как он еще секунд двадцать извивался от боли. Не выдержал, подбежал к нему, опустился рядом на колени. Он посмотрел на меня, ужасная гримаса перекосила его лицо, но он попытался улыбнуться. Я взял его за руку, не замечая, что его пальцы буквально впиваются в мою кожу.

На мгновение рука его расслабилась, потом вновь сжала мою, я поднял нож, надеясь, что мне не придется им воспользоваться, но зная, что я им воспользуюсь, даже против воли, чтобы помочь ему осуществить начертанное судьбой.

Глаза его уже не видели меня, хватка слабела, но он еще дышал, снова и снова тело его выгибалось от боли. Но вот успокоилось и тело.

— Сделано через семь тысячелетий, — выдохнул он и умер.

Я с трудом подавил тошноту, но ничего не смог поделать со слезами. Все еще плача, я собрал хворост, сухие стволы, завалил ими тело и поджег его погребальный костер.

Вернулся к нашему костерку, наблюдая, как языки пламени вздымаются к небу. Время от времени я бросал в огонь новые стволы, и к рассвету на обрыве остались лишь обугленные кости Букобы Мандаки и обугленные бивни Слона Килиманджаро.

А когда взошло солнце, раздался оглушающий удар грома и хлынул ливень. Я надел перчатки, подошел к шипящим углям и, следуя полученным указаниям, стал разбрасывать кости Мандаки.

Дождь лил все сильнее, и мне пришлось поставить навес, чтобы укрыться от потоков воды.

Он продолжался два часа, а когда закончился, я направился к обрыву, чтобы докончить начатое.

Но меня ждал сюрприз. Обрыв, на котором горел погребальный костер, снесло вниз вместе с костями Мандаки и бивнями. Я осторожно заглянул вниз, но увидел лишь густую растительность, мокрую после дождя, блестящую под лучами жаркого африканского солнца.

Еще час я собирал веши, укладывал их на гравитационные тележки, а затем двинулся вниз по склону, к подножию Килиманджаро.