— Мы с вами пытаемся понять, кто такой господин Анахайм.
— Тот человек… Это было сорок лет назад…
— Но вы сказали своему сыну, что этот Анахайм — это тот. Да и Гладстон…
— Сказала, — со слезами в голосе согласилась Зира. — Но разве вы не понимаете, что это невозможно?
— Мама, успокойся. Мы знаем, что тебе тяжело, — сказал Ион.
— Тяжело? Мне хочется умереть.
— Мама!
— Скажите, вы заметили в нем какие-либо отличия от того мужчины?
— Этот красивее… Так мне показалось…
— А конкретнее?
— Вроде бы нос немного другой… А может, это память меня подводит.
— Вы как-то обмолвились, что Анахайм не мог быть усыновлен.
— Я думала, что отец Анахайма — это отец Иона… И что Анахайм очень похож на своего отца…
— Понятно. А он оказался усыновленным.
— Да… Но вот в чем дело… Это сводит меня с ума… Он катает в руках обрывок бумаги точно так же, как тот… Такой же поворот головы, мгновенно промелькнувшая жестокость в прежде равнодушных глазах, от которой все цепенеет внутри, — словно он придумал какую-то пакость и рад этому… Я смотрю на него и вижу того самого человека, которого любила много лет назад и которого не могла забыть всю жизнь…
— А как он при той встрече воспринимал вас?
— Сначала пристально изучал меня, глаз не сводил. А потом стал вести себя так, будто он и есть тот самый…
— Были какие-нибудь конкретные детали, что-то очень личное, известное только вам двоим? — деликатно понизив голос, спросил Скальд. Зира печально кивнула. — Почему вы расстались?
— Я ушла сама. Он подавлял меня. Масштаб его личности превышал мой настолько, что казалось, еще немного, и я потеряю себя, совсем… И потом, мне хотелось уйти на самом пике нашей любви. Чтобы запомнилось только самое хорошее, светлое, а не мелкие стычки, ссоры, которыми обычно заканчивается большая любовь.
— И вы потом не жалели?