— Так ведь ко мне домой, — недоуменно оглянулся на нее Симон.
— Нет, я спрашиваю, где это.
— Адлервег, у самой кольцевой.
Ответ вполне устроил ее, но когда у поворота на Фритценервег он помигал, а потом, спохватившись, взял влево и двинул дальше по Замиттер-аллее, Изольда снова испуганно спросила:
— Почему мы здесь не повернули?
— Потому что на Хоффман-штрассе опять чего-то роют и надо пилить в объезд по Друмман и Швальбенвег. Ты хорошо знаешь город?
— Я вообще его не знаю. Я здесь первый раз.
Это был ответ, достойный ее белокурой шевелюры и нелепой попытки суицида.
— Да ты откуда, Изольда? Может быть, ты пришла прямо из древней легенды, и суровые скалы Корнуолла милее твоему сердцу, чем песчаные обрывы Янтарного берега? («Во завернул! — сам себя не узнал Симон. — Не иначе влюбился. Седина в бороду — бес в ребро».)
А Изольда вдруг оттаяла, улыбнулась как старому знакомому и ответила:
— Типа того. Я из Москвы.
Странно. Ведь ей было не больше двадцати. Молодежь так не говорила сегодня. Сказала бы «из Метрополии» или в крайнем случае (есть чудаки, которые не любят этого слова) — «из Большой Столицы». Точно так же никто не скажет «Санкт-Петербург» — скажут «Питер» или «Малая Столица». Чудно.
— Все это случилось так нежданно, — произнесла вдруг Изольда.
— Что именно? — поинтересовался Симон.
Но она не ответила, а продолжала говорить свое, и Симон вдруг понял, что девушка читает стихи.
«До чего же чудное стихотворение!» — думал Симон, ощущая себя уже где-то совсем не здесь, а в далеком странном мире сумрачных лесов, согбенных старух и скрипучих калиток, в мире, где на дорожку пили не рюмку водки, а настойку девясила…
«Во Франции венки из васильков кладут на могилы погибших солдат», вспомнилось вдруг Симону, он только плохо представлял себе, какой у василька запах.
— Кто это сочинил? — поинтересовался Грай, с трудом возвращаясь к реальности.
— Не знаю, — рассеянно отозвалась Изольда. — Наверно, я…
А возле его дома было совсем пусто, и в подъезде им никто не встретился. Почему-то это порадовало, хотя мнение соседей о его личной жизни уже давно не волновало Симона. Однако Изольда… Это был особый случай. Не просто девушка, а некое явление, и оно сильно, очень сильно выламывалось за рамки всего, что полагается называть личной жизнью.