— Скажите, Джек, — мягко начал Дорон, — президент куда-нибудь сегодня уезжал?
— Конечно. Они уехали на благотворительное собрание, выступать на радио и с сыном в зоопарк. В трех машинах. А сейчас президент сидят у себя в кабинете.
— Нет, нет, Джекобс! — Воннел прижал к груди портфель, словно ища защиты. — О Боже мой! Он всякий раз уезжал отсюда?
— Ну да, господин министр. Уехать можно только оттуда, откуда можно уехать. И он был бы рад вас видеть, если бы с утра, как он мне сам сказал, не был занят чтением бумаг.
— С самого утра?
— Разве я могу не верить своему президенту?
Министр и Дорон переглянулись.
— Джекобс, — осторожно сказал министр, — как может президент с утра быть в кабинете, если он уехал?
— Может. Если философы говорят «может», значит, так оно и есть.
— Какие философы?
Джекобс скромно промолчал.
— К черту! — воскликнул Дорон. — Расскажите все по порядку, когда и куда уезжал президент.
Джекобс стал добросовестно называть время каждого отъезда. Воннел поспешно застегнул верхнюю пуговицу рубашки, щелкнул портфелем. «Магнитофон, — тотчас понял Дорон. — Предусмотрителен, бестия!» Не было больше дачника. Не было больше человека с лицом вспугнутого филина. Перед Джекобсом стоял министр внутренних дел при исполнении служебных обязанностей. Но старик будто не замечал перемены. Он светло и ласково смотрел на Воннела, как дед смотрит на внука, целящегося в него из игрушечного автомата. И министр смутился:
— Благодарю вас, Джекобс. Пожалуйста, пройдите в соседнюю комнату и подождите.
— Я могу потребоваться президенту.
— Не можете.
— Блажен тот, кто думает, будто он думает за других…
— Государственная служба, Джекобс! — строго произнес министр.
— Ах служба! В воскресный день! Сочувствую. Такая жара… Может, хотите освежительного?
Воннел чуть не вытолкал Джекобса за дверь.