— Вам надо сообщить об этом шерифу, — с сочувствием в голосе произнесла докторша, принимая купюры из облаченной в перчатку руки отца и пересчитывая их. Я знал, что у нас едва хватает денег на один-единственный анализ, так что о двух не было и речи.
Однако, к моему удивлению, она вернула отцу назад некоторую сумму и позвала меня на исследование. Отец его не проходил, хотя и коснулся меня. Я стал протестовать, но врачиха велела мне заткнуться и вести себя как подобает мужчине.
— Все шансы за то, что у вас будут одинаковые результаты, — пояснила она.
На обработку анализа уходило около четырех часов, поэтому мы с папой направились в контору шерифа. Алиса Коффи, занимавшая эту должность, уже слышала о том, что в окрестностях бродит целый сонм терновых смертников.
— Известия об этом передаются службами безопасности последние несколько месяцев, — сказала она. — Группы смертников проходят через наш регион, нападая на все мемориальные рощи, которые встречаются по дороге. Очевидно, среди них возникло какое-то учение, проповедующее греховность таких рощ, однако конкретную цель их действий определить трудно.
Шериф предложила нам на время перебраться поближе к городу, но отец ответил ей, что все будет в порядке.
Отъехав в город, мы до полудня работали в мемориальной роще, а затем опять возвратились к аптеке. Я пытался оставаться спокойным, пока мы сидели и дожидались выхода доктора, но нутро мое стиснуло так, что я едва мог дышать. Когда она сказала, что все в порядке, меня так затрясло, что отцу пришлось помочь мне подняться на ноги.
Понимая, что мне нужно немного побыть одному, отец решил закончить работы сам. Я подъехал к дому Шоны, желая с кем-то поговорить, однако ее мать одарила меня подозрительным взглядом и сказала, что Шона отправилась за покупками. Тогда я поехал домой. Возле полей лежали тела смертников. Они походили на скукожившиеся мумии, из каждого иссохшего тела к солнцу пробивался полуметровый серебряный побег.
По-прежнему нуждаясь в собеседнике, я отправился к Эллине, однако там меня ожидала картина, для которой просто не было слов.
Ствол Эллины был порублен, почти все ветви ее погибли. Оставались живыми только единственная веточка, прикрепленная к короткому обрубку ствола, и торчавшие из земли корни.
Пригнувшись, я осторожно уколол палец об один из уцелевших шипов. Эллина немедленно возникла в моей памяти — расплывчатая, в лихорадке, но живая. Сперва она не смогла вспомнить, кто я такой, но, получив воспоминания из своей уцелевшей ветви, улыбнулась. Она сказала, что смертники напали на нее ночью; они рубили ее на части и веселились, укалываясь о ее иглы.
Я росился домой за инструментами, и, вернувшись, старательно выкопал корни Эллины, царапая лопатой ее выбеленные солнцем кости. Обернув остатки терна влажным мешком, я перенес ее в оранжерею позади нашего дома.
Остаток дня я провозился над Эллиной, и возвратившийся домой отец присоединился ко мне. Мы поместили ее под мощные лампы и засыпали плодородной почвой. Папа полагал, что дело почти безнадежное, но все-таки не исключал, что она выживет.
— Странно все-таки, что это сделали смертники, — проговорил он уже потом, когда мы сидели на крыльце, наблюдая за закатом. В руках у меня было ружье, у отца на коленях лежала автоматическая винтовка, которой я у него еще не видел. — И я совершенно не понимаю, зачем смертники нападают на мемориальные рощи. Ведь они сами станут деревьями через несколько недель или месяцев. Зачем же своих-то губить?
Потом папа сказал, что, выезжая из города, слышал, будто шериф и пожарные собирают всех помощников и готовятся к худшему. Национальная гвардия также уже наготове.
Однако ту ночь мы с папой провели спокойно. На горизонте, со стороны города, вспыхнуло пламя, затрещали выстрелы. Если бы телефоны и прочие сети еще работали, мы узнали бы, что произошло. Однако последние десять лет в этой части штата все сети были настолько перегружены, что мы просто не смогли вклиниться и потому просидели всю ночь на крыльце, давя комаров и дожидаясь рассвета.
На следующее утро, когда мы с отцом подъезжали к городу, в воздухе пахло дымом. Первым делом мы направились к дому Шоны. Оказалось, что ее жилище, как и дом Брэда, превращено в пепел. Ни Шоны, ни ее родных не было видно, но один из соседей сказал, что Шона и ее мать получили ранения и находятся в госпитале. Отправившись по соседству, к Брэду, я обнаружил посреди остатков гостиной обугленный труп его отца. Старина Сардж, пес Брэда, лежал возле тела хозяина: очевидно, погиб, пытаясь защитить его.
Дерево Брэда на заднем дворе казалось целым. Однако когда я тронул шип, чтобы сообщить Брэду скорбную весть, кристаллическая структура рассыпалась на мелкие части. Покачав головой, отец проговорил, что пламя пожара убило и Брэда.
Пока я плакал, отец гладил меня по плечу прикрытой перчаткой рукой. Конечно, даже гибель Брэда не оправдывает такого риска, как новое прикосновение.
Мы похоронили отца Брэда и Сарджа возле останков терна, и я произнес несколько слов, напомнив Брэду о том, как мне будет не хватать его и как любила его Эллина. Потом мы въехали в город. Обгорелые баррикады перекрывали большинство дорог, перед ними дюжинами лежали трупы терновых смертников, причем некоторые из них пытались укорениться даже в асфальте Мейн-стрит. Баррикады по-прежнему занимала Национальная гвардия. Усталый сержант движением руки пропустил нас внутрь. Мы остановились у госпиталя, чтобы навестить Шону и ее мать, но врачи и сестры были загружены до предела, и нас отказались впустить.
ebooksa