— Ну а я, — сказала она с вызовом, — верю, что инстинкт самосохранения пересилит все и человек сможет вовремя остановиться и приспособиться, как было всегда.
— Да вы просто депрессивная оптимистка!
— Ну да. Знаете, ведь чтобы решиться самой обратиться к психологу, надо хоть немного верить в возможность улучшения. Это поступок оптимистки.
— Тогда и я отчасти оптимист.
— Да. В конечном счете мы не так уж далеко ушли друг от друга! — На миг она сжала мою руку.
Ее прикосновение было чудесным. Непривычное тепло, которое мне бы хотелось ощущать подольше.
— Как бы там ни было, Аньес, позвольте снова сказать вам спасибо за все, что вы для меня делаете.
— Только не надо меня без конца благодарить! Уверяю вас, на самом деле я делаю это из чистого эгоизма. Так я могу не думать о себе. У меня гораздо лучше получается разбираться в чужих проблемах, чем решать свои собственные.
— Вы поэтому стали работать в полиции?
— Нет, — улыбнулась она. — У нас это семейное. В Алжире отец был полицейским. Ему-то хотелось, чтобы сын пошел то его стопам, а я стала домохозяйкой. Оба мы обманули его ожидания. Нельзя сказать, что он пришел в восторг, впервые увидев меня в форме. И пожалуй, я готова с ним согласиться. Наверняка это был не самый разумный мой поступок. Во Франции нелегко быть полицейским с фамилией Феджер. Для всех я грязная арабка, примазавшаяся к власти. С одной стороны, коллеги смотрят на меня сверху вниз, а с другой, если я на свою беду арестую араба, он сочтет меня предательницей. К тому же… Для человека, который во что бы то ни стало хотел избежать депрессии, это не самая удачная профессия.
— У вас и до этого бывали депрессии?
— А вот и нет! Я выросла не в самом радостном месте и взамен заставляла себя быть счастливой. С малых лет я твердила себе, что я не из тех, кто впадает в депрессию. И вот однажды ты сталкиваешься с этим лицом к лицу. Я поклялась себе, что ноги моей не будет у психолога… А в итоге шагу не могу ступить без Зенати.
— Но вам это хотя бы помогает?
— Даже не знаю! Самое дикое, что мне противно ходить к психологу. Согласна, это ни в какие ворота не лезет. Я всегда считала, что всякие депрессии — привилегия западного человека, болезнь буржуа. Какая-то часть меня вообще не верит в психоанализ. Но едва мне становится плохо, я вопреки себе со всех ног бегу к Зенати. Правда, я законченная идиотка?
— Нет. Было бы глупо не бороться со страданиями из-за стыдливости или устаревших принципов, как по-вашему?
— Может, и так. Но я упрекаю себя не в том, что хочу лечиться, а из-за причин, по которым я страдаю. Они… нелепы.
— Неужели?
— По правде говоря, да. Общество вынуждает нас обращать слишком много внимания на незначительные душевные переживания. Мы на этом зацикливаемся и придаем им куда больше значения, чем они стоят. В конце концов это становится формой потворства своим слабостям… Я хочу найти в себе силы перевернуть страницу. Больше не чувствовать себя загнанной в угол этим бесконечным самокопанием…
Я медленно кивнул.
— Я вот думаю, а может, причиной всему — наше одиночество? — заметил я. — А потребность говорить о себе с психологом, в сущности, лишь выражение фрустрации? Из-за того, что рядом нет человека, который бы нас выслушал и по-настоящему понял… Разве не так? И мы изливаем душу психологу, внушая себе, что уж он-то со своим профессионализмом и объективностью в состоянии нас понять… Это придает нам уверенности.
ebooksa