АнтиМетро

– Милый, что-то случилось?

– Извини, но именно это я и хотел спросить у тебя. Танюша, что случилось? Я же вижу, что ты чем-то сильно расстроена. Или же – встревожена? И, при этом, усиленно стараешься притворяться беззаботной, шутки шутишь… Так как, товарищ жена, я угадал?

– Угадал, глазастый мой, угадал… Знаешь, пока ничего определённого сказать не могу. Просто, предчувствия всякие мучают – неясные и паскудные. Я же умею, как ты знаешь, предугадывать, пусть, и иногда…

– Да, ты рассказывала, мол: – «Прабабушка – по материнской линии – была ведуньей, за что и попала в 1937-ом году на сталинский лесоповал…». А ты, милая, судя по всему, в неё пошла…

– А, причём здесь, твой дурацкий сарказм? – обиженно надулась Таня. – Я, действительно, предчувствую нечто. Как бы тебе объяснить…

– Хорошие предчувствия? Плохие?

– Мне почему-то кажется, что совсем скоро вся эта история выйдет на другой виток. Вернее, на качественно-новый уровень… Да, и без кровавой бани, видимо, не обойдётся…

Мотодрезина, проехав метро на сто двадцать за «холостой» туннельный щит, остановилась.

– Вот он, тот самый коридор, из которого тогда выскочили голые старухи а, чуть позже, пустынные волки, – оповестила Татьяна. – Мы, Николай Николаевич, двери надёжно заварили. Вход в это помещение строго-настрого запрещён – тамошние пустынные волки, скорее всего, все заражены бешенством. Я вам уже рассказывала…

– Без вопросов, Татьяна Сергеевна! – покладисто откликнулся Музыка. – Нам всё это ни к чему. Коридор-то находится уже за туннельным щитом, со стороны «Лесной», то есть, официально не входит в сферу наших интересов и компетенций. Даже близко не подойдём! Обещаю!

В этот момент Артём неожиданно почувствовал, что засыпает.

«Какой холодный ветер!», – боязливо поёжился внутренний голос. – «Это же… Ничего не понимаю! Мельников, ведь, говорил, что для очередного применения усыпляющего газа нет ни малейших оснований…».

Сознание возвращалось медленно и – откровенно – неохотно. В голове безраздельно властвовала пионерская барабанная дробь, во рту было нестерпимо сухо и горько, ушные (барабанные – опять-таки!) перепонки нестерпимо чесались, глазные веки (веки глаз?) – ни в какую – не желали разлепляться.

«Это уже твоё третье «усыпление», братец!», – подсказал наблюдательный внутренний голос. – «Следовательно, последствия будут пакостными и тяжёлыми, как у Хана и Фюрера – на «Выборгской»… Кстати, ты прихватил с собой волшебные пилюли доктора Геббельса? Молодец, хвалю!».

– Это, мать вашу, форменное безобразие! – заявил скрипучий голос подполковника Музыки. – В отдельной инструкции чётко же сказано, мол: – «Допускается использование экспериментального газа Эн-09/15 только слабой концентрации, рассчитанной – максимум – на один час сна…». Понимаете меня, соратники? Максимум – на один час! А, что получилось по факту? Мы с вами, дорогие мои, проспали больше двух с половиной часов! То есть, на лицо – грубейшее нарушение всех норм и правил! Я, непременно, буду жаловаться руководству! Дойду до самого верха! Естественно, потом, когда всё это безобразие закончится…

– На что вы, подполковник, будете жаловаться? – уточнил наглый Лёха.

– Как это – на что? Газ-то пришёл с вашей стороны! Получается, что это подполковник Борис Иванович Мельников превысил – как минимум – в два раза допустимую концентрацию усыпляющего газа. Неслыханное самоуправство! Неслыханное! Татьяна Сергеевна! Я требую от вас незамедлительных объяснений!

– Мне сейчас не до ваших идиотских разборок, мол, кто и в чём виноват, – сообщил слабый и чуть дрожащий Танин голос. – Голова раскалывается, в ушах надоедливо щёлкает, руки и ноги дрожат…

«Похоже, что «грушники» попали под воздействие Эн-09/15 в первый раз, поэтому и держаться бодрячком. А Татьяна – уже во второй, и ей сейчас, надо думать, приходится совсем несладко. Тем более что в этот раз усыпляющий газ был иной концентрации», – понял Артём и позвал-попросил:

– Лёха, подойди ко мне!